Расслабься, это любовь - Ульяна Николаевна Романова

– Юля, это что за пробники алабая? – не понял я.

Меня ультразвуковой атакой пытались поразить два шпица. Мелких, как постельные клопы, но шумных. И одетых в странные розовые костюмчики.

Кажется, я видел эту ткань недавно, когда перетаскивал на балкон очередной пакет.

– Это шпицназ, – засмеялась Шкода.

– Надеюсь, они не наши? – на всякий случай уточнил я.

– Нет, пойдем, я тебя познакомлю с моей первой заказчицей. Я теперь шью еще и костюмы для собак.

– Касом вдохновилась? – вздохнул я.

– Угу, – просияла моя невеста.

Хозяйкой двух собак-убийц оказалась женщина примерно тридцати лет, которая с горящими от восторга глазами укладывала крохотные костюмчики в свою сумку:

– Юленька, я забираю все. Все! Мои Шуша и Плюша в восторге!

Я свел глаза у переносицы и вздохнул. Мохнатые тем временем решили не тратить на меня ультразвук и побежали к хозяйке. Залезли в другую ее сумку и высунули черные носы, с подозрением глядя на меня.

А женщина достала приличную такую пачку денег и радостно протянула ее Юльке. Моя пересчитала, важно кивнула и улыбнулась:

– Приходите еще.

– Я в наш чат мамочек шпицев напишу, – пообещала ей женщина.

Попрощалась со мной, забрала Шушу и Плюшу и, счастливая, покинула нас.

Пока Юлька ее провожала, я стоял, опершись плечом о стену, а когда Шкода вернулась, уточнил:

– Мы себе Шушу и Плюшу заводить не хотим?

– Нет, у нас нет времени за ними ухаживать.

Юлька подошла ко мне и прижалась к груди, уткнувшись в нее носом, а я облегченно выдохнул.

– Мир, это Клондайк – шить для собак! – призналась она. – Работы намного меньше, а заработок даже больше.

– Развлекайся, – благословил я, – только не по ночам!

– Я за три часа один костюм делаю, а Марья, та, которая ушла, просто улетает в отпуск через три часа, вот и пришла пораньше. Пойду одеваться, а то в институт опоздаю.

Шкода чмокнула меня в щеку и убежала в спальню.

Три месяца назад она перевелась в новый институт – изучать дизайн одежды. С трудом, через общих знакомых, нам удалось перевести ее туда в середине года, чтобы не терять драгоценное время.

И туда на учебу моя женщина бежала, даже когда болела. У нее проснулась тяга к знаниям, и никаких других оценок, кроме «отлично», она не получала.

Даже тесть мой будущий признал, что я был прав. С трудом, но признал.

Я покачал головой, потер глаза и пошел на кухню – есть свой завтрак. К Юлькиному возвращению должен отоспаться.

Нашел очередную милую записочку, достал из холодильника контейнер и поставил его в микроволновку, радуясь, что смог разглядеть и не потерять свой кудрявый и любимый бриллиант.

Эпилог

Римир

Десять лет спустя

– Юлек, я тебе шоколадку принес, – я жестом фокусника достал из пакета огромную шоколадку.

Моя жена – на седьмом месяце беременности и от этого слегка неуклюжая и крайне эмоциональная – смотрела на шоколад со слезами на глазах.

– Я и так толстая! – пожаловалась она.

– Не толстая, а беременная, – поправил я.

Юлька забрала шоколадку, а я подошел к ней и положил ладонь на круглый животик. Вероника толкнулась мне в ладонь, а я поплыл. Нашу младшую дочь было решено назвать Вероникой.

Юля распаковала плитку шоколада и откусила кусочек, блаженно закатывая глаза. Подвинула к себе варенье, окунула в него шоколад и снова отправила в рот.

– Ну, это лучше, чем класть сверху шпроты, – оптимистично решил я, уже не удивляясь гастрономическим пристрастиям своей жены.

Вот когда я ночью проснулся от стука, словно к нам из самого ада пришли гости, тогда немного струхнул. Вбежал на кухню и застал там свою супругу, которой в три часа ночи очень захотелось отбивной. До слез просто хотелось, поэтому она плакала и отбивала ни в чем не повинную говядину.

А шоколад с вареньем – это так, ерунда.

Мы так и стояли на кухне: Юлька, которая поглощала шоколад, и я за ее спиной, обнимающий ее животик.

– Вот так подержи, – попросила Шкода, когда я обхватил животик сильнее и взял его вес в свои ладони. – Боже, как хорошо.

– Спина болит?

– Очень. И поясница. И есть все время хочется, а если не поем – меня тошнит. Римир, я стану толстой, и ты меня разлюбишь!

– Юля, даже если ты будешь круглая, как шарик, я тебя не разлюблю, – честно признался я. – Для меня ты всегда прекрасна.

Я не врал – констатировал факт.

Мы не заметили, как в комнату вошла серьезная и очень негодующая Полина – наша старшая дочь.

Я крякнул, но постарался взять себя в руки, а Юлька только философски вздохнула, когда поняла, что наша старшая модница разорила ее косметичку. На веках Поля от души прошлась розовыми тенями, губы криво накрасила Юлькиной розовой же помадой, а на голову надела розовый ободок, который моя жена сделала ей сама.

– Дело дрянь! – призналась пятилетняя Поля, поднимая в воздух руку с розовым ворохом. – Дрянь дело!

– Что такое? – не поняла Юля.

– Платье порвалось! – она протянула нам ткань, которая еще утром была платьем.

– Как порвалось? – охнула Юля. – Полина, у нас сегодня утренник в детском саду!..

– И я должна быть самая красивая, – важно согласилась Полина, – а платье дырявое!

– Как же так? Мы же мерили в магазине,– распереживалась клубничка.

– Оно сегодня порвалось, – призналась Поля.

Юлька растерянно посмотрела на меня, не зная, с чего начать – умыть мартышку или идти смотреть, что там с платьем.

– Я умою, – быстро вызвался я.

Взял Полину на руки, поднял в воздух, покружил и понес в ванную комнату. Осторожно убрал с лица Полины кудрявые локоны, точь-в-точь как у ее мамы, включил воду и осторожно стал смывать боевой раскрас.

– Папа!– возмутилась малышка.

– Зачем тебе этот раскрас, Поля? – вздохнул я.

– Мама красится, чтобы для тебя быть самой красивой. Я тоже хочу быть у тебя самой красивой, – призналась малышка, прикрыв один глазик.

А я растаял.

– Ты моя дочь и всегда будешь для меня самой-самой, во всем. А я всегда буду рядом, в любой ситуации ты должна знать, что у тебя есть папа и папа для тебя сделает все. Даже невозможное, – выдавил я сквозь ком в горле.

– Правда? – уточнила Полина, которая была микрокопией нас с Юлько́м.

Оттого, наверное, я ее так обожал и позволял почти все! А может, чувствовал вину за то, что в беременность ее мамы меня почти не было дома.

– Клянусь, – кивнул я.

Когда мы