Петербург на границе цивилизаций - Александр Владимирович Тюрин

над всеми нисходящими поколениями, если мы только не признаемся, что она тяготеет над нами и по сие время. Наши общие идеи не имеют ничего общего с нашими наблюдениями — мы плохо знаем русские факты и очень хорошо нерусские идеи», — писал со страданием либерал Ключевский.

Публицист Меньшиков (вскоре после революции расстрелянный интернационалистами за «русский национализм») высказывался в схожем ключе с либералом Ключевским:

«Коренному немцу хотелось видеть вокруг себя феодалов, и вот сто тысяч дворян были посажены на готовые хлеба... В биологии есть закон: посадите на готовое питание жизнедеятельный организм, и он чрезвычайно быстро примет паразитный тип… Откуда пошло презрение к своей стране? Мне кажется, оно пошло от упадка своей собственной национальной культуры. Она была у нас, но погибла, задавленная новым ужасным для всякой культуры условием — паразитизмом аристократии. Все было недурно, пока работали вместе, пока страдали, верили, молились, пока в трагедии тяжелой национальной жизни упражняли дух свой до богатырской выносливости и отваги».

Отрадным фактором русской истории надо признать, что паразитизм «вольного шляхетства» не получило соответствия в рабской униженности крепостного крестьянина.

«Многие удивляются, почему великорусский крестьянин… нисколько не походил на раба. Особенно это поражало иностранцев».[75]«Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлёности и говорить нечего… В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища», — писал Пушкин.[76]

Баронесса де Сталь, скрывавшаяся от Наполеона в России, и не страдавшая шовинизмом, в своих записках указала: «Огромное пространство русского государства тоже содействует тому, что деспотизм господ не ложится слишком тяжелым бременем на народ».[77]

Современники говорили о деревнях в Нечерноземье, которые по сто лет не видели своего владельца и жили согласно давно устоявшимся обычаям, на сходах выбирали себе старост, обсуждали вопросы землепользования, сами собирали оброк и отсылали его далекому хозяину в город. «Помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своего крестьянина доставать оный, как и где он хочет. Крестьянин промышляет чем вздумает и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу...»[78]

Многие крепостные Нечерноземья на большую часть года уходили из поместья. Нанимаясь или создавая артели, они заготовляли лес, обрабатывали древесину, выделывали кожи, выплавляли железо из болотных руд (Карелия, Тула, Муром), производили металлоизделия, пряжу, ткани (Владимирская губерния), ловили и солили рыбу на Волге, работали в сфере услуг Петербурга и Москвы.[79] Такие крепостные, по сути, вели вольную жизнь.

Развивался и земледельческий отход. Из селений Нечерноземья, также из тульской, рязанской, тамбовской губерний мужики уходили на летние работы в южные черноземные районы, нанимаясь в поместья, на хутора однодворцев и немецких колонистов. Могли и основывать свои производства. Манифест 1775 г. «О Высочайшем даровании разным сословиям милостей, по случаю мира с Портой Оттоманской» прекращал следствие и давал прощение участникам Пугачевского бунта, подтверждал уведомительный порядок устройства любых производств, отменял сборы с фабрик и заводов. Летом 1777 г. вышел указ, разрешающий крестьянам записываться в купечество. Дозволение на это давалось любому крестьянину, обязавшемуся уплачивать гильдейский сбор, а также обыкновенные подати.

Манифестом 1779 г. была принята интересная мера — крестьян, сбежавших от помещиков, не возвращать под их власть, а приглашать селиться на казённых землях в осваиваемом Диком поле, в Новороссии, и на других окраинах. Это приглашение подтверждалось в 1782 и 1789 гг. Любому человеку, любого сословия, прибывшему в Новороссию, позволялось записываться в купечество, каждый мог основать мануфактуру или фабрику…

К тому же крепостное крестьянство, по счастью, не составляло большинства в российском сельскохозяйственном населении. Больше половины его составляло государственное крестьянство и близкие ему категории сельских тружеников

Следующим после Пугачева борцом против дворянских вольностей стал государь Павел Петрович.

Император Павел пытался совладать с самовластьем благородного шляхетства, противопоставляя ему принцип легитимизма, равенства перед законом. Этому соответствовала и внешняя политика, более отражающая национальные интересы России.

Павел начал с установления единообразного порядка в обретении самой верховной власти, которая до этого фактически избиралась гвардией. Был обнародован Акт о престолонаследии, основанный на ясных монархических принципах.

В царствование Павла, впервые за все послепетровское время, на крепостного крестьянина было обращено внимание как на гражданина. Крепостные присягали императору Павлу также, как и помещики.

Указ от 5 апреля 1797 о крестьянской барщине ограничивал использование неоплаченного крестьянского труда в помещичьем хозяйстве тремя днями в неделю.[80]

Очевидно, это дало возможность Пушкину двадцатью годами позже написать. «Подушная платится миром; барщина определена законом; оброк не разорителен (кроме как в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности усиливает и раздражает корыстолюбие владельцев)».

Павел поставил под запрет продажу дворовых людей и крестьян без земли, отменил крестьянскую работу по праздникам.

Губернаторам было предписано следить за тем, как помещики обращаются с крепостными крестьянами.

Чтобы «открыть все пути и способы, чтобы глас слабого, угнетенного был услышан», император приказал выставить в одном из окон Зимнего Дворца железный ящик, в который каждый мог бросить свою жалобу.

Государственным крестьянам дано было право выбирать органы самоуправления. Для улучшения их хозяйственного состояния им были прощены недоимки, а натуральная хлебная повинность заменена необременительной денежной. Увеличивался минимальный размер их наделов. За счет казенных угодий были избавлены от малоземелья однодворцы — многочисленные потомки московских служилых людей.

Для снижения цен на рынке хлеба правительство производило хлебные интервенции за счет казенных запасов. Чтобы в стране было достаточно продовольствия, император ограничил вывоз хлеба на внешний рынок. (Ни британцы, ни российские аристократы ему этого не забыли.)

Монастырям возвращались их имущества, были прекращены преследования староверов, они могли снова открыто проводить богослужения и строить церкви. Император даже выдавал им пособия из личных средств на строительные нужды.

Узаконения о сословиях (во изменение жалованных грамот) отменяли губернские дворянские собрания и стесняли дворяновластие на всем российском пространстве.

Были запрещены коллективные прошения дворянства, являвшиеся сильными инструментами давления на верховную власть в обход закона.

Вместе с ограничением власти «аристократической республики» усилилась роль государственных учреждений. Начала приводиться в порядок законодательная система, находящаяся после 80 лет дворяновластия в полном хаосе. Было приказано собрать все действующие до тех пор законы в три особых книги: уголовную, гражданскую и «казенных дел». Были приняты морской устав и новый воинский устав.

Формально числящиеся в полках, однако при этом не служащие офицеры были уволены — из армии вышвырнули даже генералов, находящихся на службе лишь по бумаге. Неслужившие дворяне лишались права избираться на должности в дворянских правлениях. Благородных особ, отлынивающих от всех видов службы, армейской и гражданской, должно было