Путь Инквизитора. Том 3. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

видел насквозь. И понял, что человек перед ним неглупый и опасный. Впрочем, другого бы хитроумный Оттон фон Мален, курфюрст Ребенрее, не прислал бы для этого дела. Да и Волков понял, что за визитёр к нему приходил.

Наконец царедворец откланялся, оставив после себя неприятное ощущение лёгкой тревоги. А ещё пищу для размышлений. Взял генерал превосходную цепь из ларца, стал её разглядывать, прикидывать в руках вес. Но мысли его ни на минуту не останавливали бег свой:

«Погляди-ка… Сам пришёл. С утра. Да с подарком. Не поленился. Нет-нет… Такие люди так не поступают. И что же могло заинтересовать канцлера? Что насторожить? — и о том генерал, кажется, догадывался. — Вчера с принцессой два часа шептались мы. Он хотел бы знать о чём, да говорили мы тихо. Никто подслушать не мог. Вот и распирает канцлера любопытство. Вот и прибежал на заре, хотел узнать, что я за человек. И узнал. И я ему, видно, по душе не пришёлся. Не понравился».

Нет, скорее всего то, что Волков забрался к принцессе за корсет, целовал в губы и пытался задрать юбки прямо в столовой, то канцлера не волновало, пусть даже кто-то и видел это. А вот то, что до этого они два часа шептались без умолку, — да… это волновало. Ведь любовь дело быстрое, о любви столько не шепчутся. Даже самый пылкий кавалер два часа даму уговаривать устанет. Нет, тут ясно, что разговор шёл о делах. Вот и прибежал канцлер посмотреть на того, кто нашёптывает его племяннице что-то два часа без перерыва. Посмотрел и, судя по всему, остался недоволен увиденным. Кстати, как и Волков визитёром.

«Уж об этом человеке обязательно скажу курфюрсту. Хотя о нём ему по должности обязан всё рассказать барон фон Виттернауф, на то он его тайный министр, — и тут генерал вспомнил: — Ну да, конечно же, нужно сесть да написать герцогу. Расписать свой подвиг. Зря, что ли, удары получал да в жаре тут изнывал?»

А так как отправить письмо он собирался обычной почтой, а не с нарочным, то писать надобно было просто — правду, но без секретов и потаённых мыслей. Уселся за стол, положил лист бумаги, осмотрел перо, но прежде чем начать, снова взял в руки цепь и снова её взвешивал, прикидывал:

«Сорок цехинов чистого веса. Не меньше. Тысяча сто талеров, плюс ещё десять-пятнадцать. Всего-то. И близко на достройку замка не набирается, — Волков вздыхает. — А в телегах, что горожане отняли, сколько было?».

Зря вспомнил, настроение после визита канцлера и так было не очень хорошее, а тут ещё хуже стало. Волков кладёт цепь и берётся за перо. Но письмо давалось ему на этот раз тяжело, он с трудом подбирал нужные фразы и слова, кроме хорошо получившегося начала:

«Волею Господа и волею Вашего Высочества принцесса Винцлау из окровавленных когтей колдунов Тельвисов мною вырвана и препровождена в дом её в полном здравии. Откуда я вам и пишу».

Если бы он знал, что до этого письма ничьи глаза хитрые не доберутся, уж он бы написал. Была у барона куча всякого, что сеньору его непременно знать должно. И множество наблюдений об этой богатой земле, и замечания к устройству дома, были и опасения, и предложения, но будучи уверенным, что сие письмо на почте прочтут внимательно, всё это, конечно, излагать на бумагу было никак нельзя.

Так что дело это он забросил, не исписав и половины листа. Вернее, отложил на вечер или на утро следующее. Сам же, предавшись созерцанию и примерке подарка, отправил своих людей седлать лошадей, чтобы ехать завтракать, а потом и в лагерь.

Как позавтракали, так выехали за городскую стену. А там, в лагере, обычная солдатская жизнь: какие-то солдаты, молодёжь из Эшбахта, — старикам и дневных маршей хватало, — устав от переходов по жаре, ночью ходили промочить горло в трактир, что стоял прямо у городских ворот и всю ночь призывно светил из тьмы огнями над входом. Корпоралы и сержанты куда только смотрели. И теперь, естественно, полковник Брюнхвальд уже принимал делегацию из местных приличных людей. Те пришли жаловаться на солдат, что побили местных и то ли изнасиловали, то ли пытались изнасиловать какую-то девицу. Но Брюнхвальд разумно интересовался, а что это за честная девица такая, что таскается ночами по трактирам, а потом поинтересовался, кто из местных проткнул ножом ляжку одному из его людей. И не найдя ответа на два этих вопроса, делегация ушла, не сыскав справедливости, но делегаты грозились жаловаться бургомистру на буйных временных соседей. В общем, ничего нового в лагере не было, и полковник, когда приехал генерал, как раз собрал корпоралов, сообщал им, что раз по-хорошему их подопечные не понимают, то теперь будут окапывать лагерь и обводить его рогатками, как положено, чтобы по ночам было у добрых людей желание спать, а не таскаться по кабакам и встревать в поножовщины с местными.

Когда младшие чины покинули навес возле палатки полковника и там стали собираться офицеры обсудить дела, слово взял артиллерист ротмистр Хаазе. Он сказал, что лошади у него в состоянии хорошем, бодром, денёк ещё отдохнут, и можно выступать. Он даже предложил выйти на день раньше людей, чтобы не задерживать весь отряд. И Мильке согласился с артиллеристом, напомнив, что дорога от Швацца хоть и идёт в хороших землях вдоль реки, но тянется всё время вверх до самого перевала, и пушки будут задерживать отряд, сколько раз в день ни меняй упряжки. И если территория не враждебная, то лучше, конечно, отправить пушки вперёд.

От генерала ждали решения, но он всё не мог определиться, дружественна ли вокруг территория или нет, а ещё его так разморил зной и поданное к столу вино, что он лишь сказал:

— Покормите лошадок лишний денёк, пусть отдохнут, а завтра уже и придумаем, как быть.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 10

⠀⠀

Зной уже стоял полуденный, когда он возвращался в замок. Люди попряталась в тень, крестьян ни в полях, ни в садах не было, ушли.

Коровы заходили в ручей, что протекал ниже лагеря, и ложились в воду от жары и оводов.

Не то чтобы барон хотел побыстрее покинуть лагерь и своих товарищей, нет, ему с его офицерами было очень хорошо, просто генерала тянуло к принцессе. Вчера он дал ей множество советов и сегодня хотел знать, какими она воспользовалась, а какими нет. И когда подъезжал ко дворцу маркграфини, уже у самых