Вчера, позавчера… - Владимир Алексеевич Милашевский

«дырбулщил», словом, им изобретенным, дальше чего он не пошел!..

Вечер, посвященный Блоку, лекция о его творчестве и декламация стихов Владимира Пяста. Ну, как же не пойти?! Посиди один вечер и все сразу будешь знать! О, эти чертежи! Как они отнимают время! И, конечно, «как унижают сердце нам они»!

Элегантно одетый поэт, мало кому известный, начинает общий обзор творчества Блока. По ходу дела, умно перемежая свой доклад читкой стихов. Бархатный баритон, сильного звучания. Читает стихи умно и тонко; подчеркивая смысл, он никогда не нарушает музыкальной ритмики стиха! Может быть, я никогда и не слышал лучшего чтения Блока!

Сзади меня шепчут: «Это же самый интимный друг Блока, вместе кутят!..» Ну, я — провинциал, для меня все интересно!

Голос бархатный и четкий несется к потолку:

Не подходите к ней с вопросами, Вам все равно, а ей — довольно: Любовью, грязью иль колесами Она раздавлена — всё больно.

Гром аплодисментов, поклонницы поэзии — бестужевки, раевки и медички неистовствуют! Красивый мужской голос, тоже ведь на что-то действует…

Дамы средних лет, в пенсне, вынимают батистовые платочки и прикладывают их к глазам!

Девушка пела в церковном хоре О всех усталых в чужом краю, О всех кораблях, ушедших в море, О всех, забывших радость свою…

Но этот самый Владимир Пяст… не сливается с «толпой», он дает почувствовать, что он как-то выше ее… Позволяет себе и поиронизировать.

— Ну, и наконец я прочту вам стихи, перед которыми падают ниц, благоговеют и умилены все «гимназистки» нашей необъятной России.

Отдых горлу… Многозначительная пауза… И глухим, каким-то «туманным» голосом, почти тяжко и монотонно он начинает:

По вечерам над ресторанами Горячий воздух дик и глух…

И медленно… (Ах, как выразительно он произносит это «медленно»!) — И медленно пройдя меж пьяными!..

Надо ли говорить, что тут было!

В середине доклада был антракт. Невдалеке от эстрады в проходе стоял человек. Крепко сбитый. Выше среднего роста. Он держал руки скрещенными на груди… Смотрел на публику, но, казалось, не видел ее!

Он был странно одет, почти неприлично для тех времен, для довоенного 13-го года! На нем был шерстяной белый, безукоризненной чистоты свитер с воротом у самого горла! Не костюмчик «тройка», свежие воротнички и галстук с «разводами павлиньего пера», проколотый булавкой с жемчужиной. Иначе же нельзя в общественном месте! Лыжник, пришедший прямо из снегов!.. Это впечатление усиливалось обветренным цветом лица и слегка кудрявыми тускло-рыжеватыми волосами. Светлые, почти стеклянные, как у птицы, глаза говорили тоже о чем-то «норвежско-датском»!

Все проходили мимо него, слегка даже задевая его в тесноте, взволнованные стихами любимого поэта!

Никто! Никто не подозревал, что они проходят мимо самого Блока. Мне указал на него один мой