Император Пограничья 7 - Евгений И. Астахов

Он замолчал, и на его лице появилась мечтательная улыбка.

— А потом? — поинтересовался я.

— А потом она меня поцеловала, — выдохнул итальянец. — И это было лучше всех опер мира вместе взятых.

Я невольно улыбнулся, вспомнив свой первый поцелуй с Хильдой. Это случилось после жестокой битвы с хазарами, когда мы стояли на поле, усеянном телами врагов. Моя будущая жена сняла шлем, и её золотые волосы рассыпались по плечам, перепачканным кровью и грязью. Я подошёл поздравить её с победой — она вместе со своим отрядом удержала левый фланг, когда иные воины дрогнули.

«Отличная работа», — сказал я, любуясь тем, как она вытирает меч о плащ поверженного врага.

Хильда посмотрела на меня своими серыми глазами, в которых ещё горел огонь сражения, и усмехнулась:

— Неплохо для женщины?

Вместо ответа я шагнул к ней и поцеловал. Решительно, без колебаний, как делал всё в своей жизни. Её губы оказались солёными от пота, жёсткими от холодного ветра, но такими живыми после близости смерти. Хильда не отстранилась, не сопротивлялась — ответила с той же страстью, что и билась в бою.

Когда мы разомкнули объятия, она смотрела на меня с вызовом:

«Это всё, на что способен могучий конунг?»

Император, завоеватель, повелитель армий — и вдруг я понял, что встретил женщину, которая не склонит голову перед моей властью.

Да, я понимал итальянца. Некоторые поцелуи действительно дороже всех сокровищ мира.

Мы вошли в прохладный полумрак часовни. Отец Макарий как раз наводил порядок в помещении, аккуратно протирая иконы от пыли.

— Отец Макарий, — окликнул я. — Можно вас на минуту?

Священник повернулся к нам, и его добрые глаза сразу отметили взволнованное состояние доктора.

— Конечно, дети мои. Чем могу помочь?

Я кратко изложил ситуацию — освобождение Варвары из-под семейной опеки, необходимость отправить ей послание в Покровский монастырь. Макарий слушал внимательно, поглаживая свою окладистую бороду.

— Покровский монастырь… Да, игумения Серафима мне знакома. Строгая женщина, но справедливая. Я могу связаться с ней и попросить передать вашу весточку, кому надо.

— Padre! — Альбинони схватил огромную ладонь священника своими руками. — Вы спасёте мне жизнь! Я должен знать, что с Варварой всё в порядке!

— Успокойтесь, сын мой, — Макарий мягко высвободил руку. — Я займусь этим сегодня же. И попрошу матушку Серафиму передать вашей… подруге послание.

— Grazie! Grazie mille! — Альбинони готов был расцеловать священника, но тот остановил его жестом.

Мы договорились, что хирург продиктует короткое письмо для Варвары, которое отец Макарий включит в своё послание игуменье. Выходя из храма, доктор выглядел совершенно преображённым — вместо отчаяния на его лице сияла надежда.

— Боярин, — сказал он, останавливаясь на пороге. — Спасибо вам. Вы дали мне больше, чем просто возможность связаться с Варварой. Вы дали мне веру, что всё будет хорошо. Grazie molto!

Я кивнул, думая про себя, что оптимизм итальянца может и пригодиться в грядущие тёмные дни. А встреча Джованни с его «венецианской Венерой» обещала быть… интересной.

После того как врач ушёл, окрылённый надеждой на встречу со своей возлюбленной, я вернулся в мастерскую. Работа не ждала — патронный цех требовал постоянного притока гильз и оболочек для пуль. Следующие несколько часов я провёл, монотонно превращая латунные слитки в идеально выверенные компоненты боеприпасов. Металл послушно тёк под моими пальцами, принимая нужную форму. К вечеру в мастерской скопилось около сорока тысяч гильз и вдвое меньше оболоченных пуль — достаточно, чтобы обеспечить бесперебойную работу производства на ближайшие сутки.

Шум во дворе заставил меня оторваться от работы. Через распахнутую дверь мастерской я увидел, как в ворота въезжает грузовик — один из тех, что отправляли за беженцами. Кузов был забит людьми и их немудрёным скарбом: узлами с вещами, мешками с зерном, клетками с курами. Михаил спрыгнул с подножки и направился ко мне.

— Воевода, привезли первую партию. Двадцать человек, заезжали в Вихрево и Новосёлки за припасами. Набрали кто что смог — в основном зерно, картошку, соленья.

— Больше, чем увозили, — с удивлением отметил я.

— Да, в деревнях нашлись люди, которые думали пересидеть, но как увидели своих соседей, начали их расспрашивать, и вот… — он беспомощно показал на толпу крестьян.

Я вышел во двор, наблюдая, как люди неуклюже спускаются с грузовика. Женщины прижимали к себе детей, мужчины озирались по сторонам с опаской и любопытством. Все они выглядели порядком измотанными — жизнь под открытым небом у стен Сергиева Посада дали о себе знать.

— Добро пожаловать в Угрюм, — обратился я к собравшимся. — Понимаю, что вы устали с дороги. Сейчас вас разместят по домам — придётся потесниться, пока не достроим бараки. Это временные неудобства, потерпите несколько дней.

Пожилая женщина в выцветшем платке — та самая, что первой согласилась ехать со мной из карьера — шагнула вперёд.

— Спасибо, что приютили, барин. Мы работать будем, не нахлебниками пришли.

— Знаю, сударыня. После Гона обустроим вас как следует. Построим новые избы, а может, даже перевезём ваши родные дома из деревень — брёвно к бревну разберём и здесь соберём. Нам уже такое делать доводилось. Но это всё потом, когда минует опасность.

— Ой, да какая я сударыня, — смутилась женщина. — Из землепашцев мы. Благодарствуем вам за спасение, боярин.

В глазах людей мелькнула надежда. Для крестьянина родная изба — это не просто жильё, это часть души, память предков. Обещание вернуть им дома значило больше, чем просто крыша над головой.

Захар уже суетился, распределяя прибывших по домам местных жителей. Я оставил его заниматься расселением и направился к тренировочному плацу. Там кипела работа — дружина в очередной раз отрабатывала боевые манёвры.

Среди наших бойцов выделялись люди Ракитина — те самые тридцать рекрутов, что прибыли к нам по обмену. Если в первый день они напоминали толпу вооружённых крестьян, путающихся в командах и держащих автоматы как вилы, то сейчас передо мной стояли настоящие солдаты. Чёткие движения, уверенная стойка, правильный хват оружия — сержанты из ветеранов сделали свою работу на совесть.

— Первый взвод, огонь по мишеням! — скомандовал Панкратов.

Автоматные очереди прошили грубо сколоченные мишени на дальнем конце плаца. Рекруты стреляли короткими, экономными очередями, как учили — патроны нужно беречь. После команды «Отбой!» они слаженно сменили магазины и встали в готовность.

— Молодцы, орлы, — похвалил их старый сержант.