Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2018 - Коллектив авторов

class="v">Если есть смерть,

Как должно быть «да»,

Если есть «нет».

Ты нужна мне,

Как последний вдох,

Как ещё глоток

Воздуха тому,

Кто подвёл итог,

В свой смертный срок,

В смертном дыму.

Ты нужна мне,

Как змее молоко,

Как калеке яд,

Как листку глоток сока,

Живи рядом,

Живи далеко,

Живи хорошо,

Живи плохо.

Только живи…

«Не хотел я быть перед веком ответчиком…»

Не хотел я быть перед веком ответчиком,

косноязычие на устах, как печать,

да приходится мне говорить с Отечеством

с той поры, как умные стали молчать.

Не дошли молитвы. Не докричаться. Не

достучаться ни до сердца, ни до печени.

Псы дворовые выкормились на волчатине,

подсвинки трёхпудовые – на человечине.

Рощицы наивные заборами вызверились,

ощерилось решёткой милое окно,

скомкана жизнь, как в сортире – выдранный лист,

а юродивому вопить надо всё равно…

«…И тогда-то…»

…И тогда-то,

из больничной палаты

выйдя в солнце и снег,

в небесах шум и смех

я услышал и понял тогда-то

то, что ясно для всех:

люди стали крылаты!

Там вон женщина с мужем,

улыбаясь, следят

за смешным, неуклюжим

лётом их аистят.

Смотрит радостно мальчик,

как, затмив небосклон,

упорхает от мачех

квадрильон Сандрильон!

Вот и пара влюблённых

стала в небе на миг,

всё ещё разделённых,

непривычных, иных.

И парят без усилья

над ближайшим леском,

чисто-белые крылья

сопрягая тайком…

Ночь потом опустилась,

шум небесный утих…

Снизойдёт ли, как милость,

шелест крыльев твоих?

Долетишь ли, родная,

ты ко мне среди мглы?

Я ведь крыльев не знаю,

как они – тяжелы?

Или где-то в России,

где стемнело давно,

бьёшься в ставни чужие,

перепутав окно?

Или плачешь в метели,

и ничем не помочь?

…Только льдинки хрустели

в предвесеннюю ночь.

Вот уже и светает,

солнце бьёт по снегам,

в небесах нарастает

торжествующий гам.

Что за пёрышко круто

ниспадает к руке —

так изогнуто, будто

завиток на виске?

От небесного пыла

как оно горячо…

Ты меня не забыла,

не забыла ещё?

Я пером прикасаюсь

к онемевшим губам —

не стыдись, признаваясь,

как ты счастлива там.

И не бойся прощаться,

и не прячь торжество —

я ведь жил ради счастья

твоего, твоего.

Как я рад, что крылатость

ты смогла обрести!

Ты лети, моя радость,

ты лети, ты лети…

«Мне подарили так жестоко…»

Мне подарили так жестоко

и тьму земли, и свет небес,

и хирургический разрез

от Бреста до Владивостока.

Как будто располосовали

на день и ночь, на жар и лёд

меня, и всё произойдёт

от происшедшего вначале.

Как бы железная дорога

припала шпалами к лицу

и гром над головой, к концу —

от Бреста до Владивостока…

«Оземь яблоки бьют…»

Оземь яблоки бьют,

и не спится мне —

То беременные деревца

Полусонно стучат копытцами,

Порываясь уйти в леса.

Оземь яблоки бьют,

и ни ласкою,

И ни силой не сдержишь сад —

Пусть калитки замками лязгают,

За калитками – звездопад.

Оземь яблоки бьют —

в полной темени

Гулко катится звук глухой…

Это голос смутного времени,

Голос ясности, что с тобой.

Оземь яблоки бьют,

означающе,

Что под небом моей страны

Навсегда моя юность кончается,

Начинаются страдные дни.

Что ж, прощай, молодое прошлое —

Крепок посох, звезда остра,

Начинается непреложное.

Оземь яблоки бьют.

Пора.

Из Рима в Скифию

Константину Шестакову

Не возвращайся из ссылки, Овидий! Ну что ты с обидой

пишешь мне письма? Здесь нет восхитительных мидий

Понта Эвксинского, и не сыскать винограда

слаще, чем тот, что растет на горе Митридата.

Помнишь ли, сколько малины внепланово нам выдавала

под Сортавалой, бывало, деляночка лесоповала?

Где б ты ещё пешедрала дошел до Байкала,

или с конвоем вкусил Иссык-Куля и выслушал речь аксакала?

Рим обдряхлел. Даже львы в наших цирках, и те облысели,

наши гетеры с похмелья страшнее, чем смерть, так что не до веселья,

а пред тобой ледяная Пальмира и даже полмира

там, за колючей спиралью Бруно, за шершавой спиной конвоира!

Боги, поверь мне, Овидий, решают, что именно смертному надо,

ты бы сблевал, как и я, сидя в зрительской ложе сената,

слушая, как генералы свой грязный триумф завершают опалой,

заворовавшись в Испании, Ливии, Галлии. В Азии – стыдно же! – в Малой…

Публий Овидий Назон! Счастлив ты: не метафоры – метаморфозы

Скифии суть. Из концлагерной топки в морозы,

или из камеры тесной в бескрайнюю тундру впадая,

и обладая пространством на тысячи вёрст от Валдая,

ты сознаёшь свою жизнь преходящей, но все же нетленной,

за Ойкуменой, за бледной Селеной, цепляясь за обод Вселенной!

Евгений Туренко

(1950–2014)

Стихотворения

Туренко