Путь Инквизитора. Том 3. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

«Осмелели? Дерзнули на открытое убийство! Но отчего? Кто это у них появился такой рьяный… Или, может…»

Нет, он не хотел верить в то, что кто-то из влиятельных Маленов общался с герцогом, и тот… Нет-нет, это было невозможно. Герцог, при его щепетильности, никогда бы не дал своего согласия на открытое убийство ребёнка. В этом генерал был уверен. Карл Оттон был расчётлив, холоден и беспощаден, но формально он неукоснительно соблюдал рыцарские традиции. Тем более теперь, когда именно от Волкова зависели все планы курфюрста на столь желанный им брак.

Нет, конечно, герцог тут ни при чём.

А вот его оголтелое семейство… Некоторые из этой фамилии, младшие сыновья, те, кому не хватило ни земель, ни доходов, вот они-то могли пойти на что угодно — и Вепрь это уже доказывал своими бесчинствами на реке, — особенно если им за содеянное пообещают хоть какой-то надел с мужиками. Или даже просто серебра. И кто мог заказать убийство юного графа? Волков сейчас не мог вспомнить, кто именно, из всей многочисленной фамилии, был первым претендентом на титул после его «племянника» Георга Иеронима, последнего из Мелендорфов. Ничего, приедет и разузнает. Но… Скорее всего, это было общее решение, решение старших членов рода, а не решение одинокого честолюбца. Видно, решили, что после убийства Георга Иеронима часть доменных земель новый одиннадцатый граф поделит между участниками заговора. Заодно, лишив Брунхильду законного сына из рода Маленов, прибрать к рукам и принадлежащее ей Грюнефельде после её смерти. В общем, сплошные выгоды всей семье. Впрочем, это всё были лишь мысли, размышления, домыслы. И теперь барон желал только одного: побыстрее оказаться в Эшбахте. Он хотел знать, жив ли юный граф, жива ли Брунхильда. Так хотел, что у него снова и снова кололо под ключицей, и ему приходилось сдерживать себя, чтобы не поспешить в конюшни, а там не запрыгнуть в седло и не поскакать на север к Ольденту, к перевалу, за которым начинаются плоскогорья Эвельрата, места уже знакомые и близкие к дому.

«Нет, нет, — он себя убеждал в этом, — с Брунхильдой и мальчишкой ничего худого случиться не может. Раз не удалось негодяям дело их сразу и в ночь, так уже не удастся и после. Кёршнер писал, что послал гонца в Эшбахт, а там и Роха, и Рене, и другие офицеры и солдаты; они, если получили весть в утро, так уже до обеда в Малене были и Брунхильду с графом тут же в Эшбахт препроводили. Ах, как жаль, что замок никак не дострою».

А пока он вернулся в свои покои, и глядел, как Гюнтер собирал его вещи, а фон Готт и Кляйбер перебирали в ящиках его оружие и доспехи. Все были при деле, но генерал не удержался от пожеланий, скорее от волнения и нетерпения, чем по делу:

— Фон Готт, надобно коням задать две порции овса к ночи, пусть отъедятся, завтра поедем быстро.

— Так не волнуйтесь, господин, — за оруженосца отвечал ему Кляйбер, — верховым коням я дал порцию хорошую, хоть они и налегке пойдут, а тем, что карету потянут, так двойную положил, до завтрашнего вечера только поить будем. Всё в порядке с лошадками нашими, не извольте волноваться.

Кавалеристу генерал доверял, тот лошадей знал с детства. И здоровых знал, и в болезнях конских разбирался. Волков ничего больше советовать не стал, а скинул колет и в одной рубахе сел за стол, перечитывать письмо: вдруг от волнения первый раз упустил что важное.

Но, конечно же, ничего нового в письме он не нашёл, он читал его внимательно, несмотря на волнение. В общем, Волков просто перечитал послание ещё раз и получил повторную порцию ярости, хотя она уже была не такой силы, как первая. А потом Гюнтер пришёл из прихожей и сказал:

— Посыльный от госпожи маркграфини.

Посыльный приходил напомнить ему, что Её Высочество ждёт барона на ужине, а сам ужин будет раньше прежнего. На это генерал обещал быть.

⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀

Платье на ней было такое вольное, что от маркграфини было глаз не отвести. Плечи прекрасные открыты, и грудь обнажена едва ли не до сосков, а ещё у женщины были открыты её красивые руки до самых локтей. Подобные платья строгие мамаши позволяли надевать девицам на выданье, коим подошёл срок замужества и которых уже выпускают на балы. Ещё он вспомнил, что подобные порицаемые святыми отцами наряды носили дамы в Ланне. Но то порочный и изнеженный Ланн, там иной раз трудно отличить жену честную от женщины легкомысленной, которую запросто можно пригласить в купальни. Впрочем, как и многих проживающих в Ланне замужних дам.

Волосы были её собраны в замысловатую причёску и не были покрыты ни чепцом, ни каким иным убором, кроме серебряной диадемы изящной работы и с хорошим изумрудом. А ещё она украсила себя длинными сережками с тем же камнем и перстнями, которых генерал до сих пор у неё не видал. Вид принцессы одновременно выражал и величие истиной, кровной аристократки, и соблазнительную привлекательность зрелой красавицы. Да, что уж говорить, принцесса могла, могла преподнести себя как женщину. Волков первые мгновения, как вошёл в столовую, так рассматривал её, что Её Высочество стала даже едва заметно улыбаться. Она явно была довольна произведённым ею на него впечатлением.

Они уселись, и лакеи стали наливать им вино и раскладывать еду. И как их тарелки и бокалы были полны, принцесса отправила слуг, оставив при столовой только свою новую служанку Магдалину. Кажется, Её Высочество всё больше ей доверяла.

— Та ткань, что вы мне преподнесли, прекрасна, — сразу начала она, едва взяв бокал в руки. — Велю сшить себе платье, как раз будет что надеть в летнюю жару.

Теперь она слова произносила спокойно, и ничего в ней не говорило о том, что она ещё несколько часов назад была на него зла и готова была рыдать.

— Едва увидав тот шёлк, я понял, что он вам будет к лицу, — отвечал ей Волков, тоже беря в руки бокал с вином. И тут он добавил: — Пью за то, чтобы увидеть вас в том платье.

Она только согласилась с этим тостом, но ничего не прибавила к нему, просто подняла бокал за его пожелание и сделала несколько глотков. И потом, как-то сразу и вдруг, заговорила об ином:

— Завтрашний отъезд ваш предрешён.

— К сожалению… — начал было он, но принцесса прервала