Арабы и море - Теодор Адамович Шумовский

контролировавших Среднее, а после завоевания Египта и Сирии и Восточное Средиземноморье. Вход в гавань был защищен цепями, опускавшимися для впуска своих кораблей и преграждавшими путь чужим.

Сеута был крупнейшим и, по существу, последним арабским портом на западе. Географ Якут характеризует ее как «город с превосходнейшей гаванью». Укрепленная подобно Махдии, она в руках сменявшихся североафриканских династий служила одной из опорных баз военного и торгового флота. Вместе с Альмерией на испанском берегу Сеута образовывала своеобразные «ворота на Восток», с которым и «Магриб» и «Андалус», средиземноморские побережья Африки и Испании, были связаны если не политическими, то экономическими и культурными узами.

Альмерия, порт на юго-восточном побережье Испании, приобрела большое значение с приходом к власти кордовских Омейядов (756-1031). Уже при основателе этой династии Абдаррах-мане I здесь появились арсенал и укрепленная гавань. В жилах Абдаррахмана недаром текла кровь его предка, честолюбивого и деятельного Муавии. Едва ли не единственный уцелевший член свергнутого дома Омейядов в Дамаске, он смог выскользнуть в Египет и через Северную Африку пробрался на Пиренейский полуостров, где в 756 году добился провозглашения себя халифом. Резкие перемены в судьбе окружили его имя романтическим ореолом; передают, что, уже будучи правителем в Кордове, он не переставал тосковать по родной Сирии, куда не смел вернуться, страшась казни. Отзвуком этих настроений являются приписываемые ему строфы:

О, всадник, спешащий на родину, мне дорогую, Приветствуй часть жизни моей там от части другой. Ты видишь, что тело мое изнывает в чужбине; А мысли и чувства в стране обитают родной. Была суждена нам разлука. Мы скорбно расстались, Но думы о родине гонят целительный сон. Аллах ниспослал вам тяжелый удел расставанья; Быть может, нам явит и радость свидания Он.

Наибольшего значения Альмерия достигла в Х веке, при Абдаррахмане III, когда она стала главной базой боевых кораблей флота арабской Испании. В городе было сильно развито ткацкое производство, по выработке шелковых тканей и парчи Альмерия обогнала Кордову.

В дальнейшем арабская Испания вступает в эпоху медленного, но неотвратимого упадка, вызванного новыми историческими условиями, когда она оказывается в тисках между берберскими завоевателями из Африки и начинающейся реконкистой — обратным завоеванием Пиренейского полуострова христианами. Арабы теряют город за городом и не находят сил, чтобы разомкнуть сжимающееся кольцо. Вызванная этим экономическая деградация тяжело отзывается на деятельности арабских портов пиренейского побережья, в ряду которых Кадис, Альхесирас, Малага, Альмерия, Картахена, Аликанте в связи с сокращением объема морской торговли постепенно теряют международное значение. Несомненно, это отразилось в деловой документации того времени, но мы не располагаем полным составом источников: многие из них погибли в огне опустошительных войн последующего времени, часть находится в недоступных нам хранилищах. Памятники изящной литературы известны гораздо больше, и когда мы к ним обращаемся, то видим, что от столетия к столетию в них нарастают мрачные тона, вызванные неровным пульсом политической жизни страны. Сумеречные строфы знаменитого поэта XI века Ибн Хазма, бежавшего на Балеарские острова от политических врагов, которые после этого в бессильной ярости сожгли в Севилье его библиотеку, еще обращены к себе:

Судьбу мы постигли уже и познали: В ней горе, а радость уносится вдаль; И счастье, расцвесть не успев, увядает Мгновенно — и следом приходит печаль. За гробом в День Судный, в день гнева и страха. Хотели бы мы, чтобы не было нас; И здесь наш удел — это скорбь и страданья; Грехи и утрата отрады для глаз. О прошлом вздыхай, о грядущем заботься; Печалься разбитым надеждам всегда Так радость душе представляется звуком Пустым, где от сущности нет и следа.

По афористичной отточенности мысли это стихотворение перекликается с благоухающими чистотой чувств ранней юности строками сицилийско-испанского поэта этой поры Ибн Хамдиса:

О муках любви я ей поведал; но, обратясь К подругам, спросила их: «А муки любви сильны?» (Перевод В.А. Эбермана)

или с появившимся еще в IX веке этюдом испанского поэта и дипломата Яхьи ал-Газаля:

«Люблю тебя», — она сказала; «Ты лгунья! — ей ответил я. — Кого слепая страсть связала; Того обманет ложь твоя. Велит мне ум седой и строгий Не верить слову твоему: Отшельник дряхлый и убогий Уже не нужен никому; Мне показалось — ты сказала Пустым признанием твоим: «Свободный ветер я связала; И он остался недвижим; Огонь несет с собою холод; Пылая, движется вода. Для шуток я уже немолод; Я отшутился навсегда».

Но стремительно идут декады лет, и личные мотивы у поэтов арабской Испании, захлестываемой волнами реконкисты, все чаще вытесняются гражданскими. Уже Ибн Хазм был свидетелем падения династии кордовских Омейядов, а Ибн Хамдису довелось блистать в Севилье, занявшей место Кордовы в качестве центра арабско-испанской культуры.