Сними очки, ботаничка - Анастасия Боровик

живот болит, — Соня делает выпуклые глаза.

Я вижу, как охранник краснеет и начинает кашлять.

— Нас завуч отпустила. Всё под её ответственностью, — не сдаётся Тихая.

— Сейчас позвоню, узнаю. С меня хватило выслушивать, когда ты, София, сбежала.

Мне действительно становится нехорошо от всей этой ситуации.

— Звоните, звоните! Только у нас времени нет. Вы же понимаете, это такое дело... Сейчас вы ей ещё стресс устроите. Она вон от мучений красная вся, — подруга разыгрывает настоящую драму. — Как вам не стыдно, ей же больно...

— Да-да, — киваю я, прижимая руки к животу. — Мне так плохо... Живот болит, и так каждый месяц... Я показываю на доску почёта, где висит моя фотография. — Видите, я отличница. Я же не могу просто так врать.

Охранник уже совсем растерян. Мимо проходит Тамара Львовна.

— Мирочка, что случилось?

— Мне домой надо... По женским делам. Живот болит. А нас не пускают... Мне не хочется обманывать любимую учительницу, но приходится играть до конца.

— Ой, Аркадий Павлович, пустите их. Я беру на себя ответственность. Мама знает?

— Да, конечно. А Соня меня проводит, а то я боюсь, одна не дойду... — хватаюсь за живот.

— Конечно, конечно. Потом напишешь, как дошла, — беспокоится Тамара Львовна.

Мы благодарим её и выскальзываем за территорию школы.

— Ну ты врунья, Соня, — говорю я, когда мы оказываемся на улице.

— А ты кто? Молодец. Настоящая актриса — талант есть, — смеётся девчонка.

— Ну вообще да, я не лучше, — тихо вздыхаю.

— Ну так рассказывай, почему мы сбежали?

— Фомин меня узнал, а я не подготовилась к тому, чтобы объясниться перед ним, что я та самая девочка, которая обманывала его, представляясь другой... А потом ещё узнала, что его отец крутит роман с моей мамой...

— Ну ты выдала! Подробнее... — свистит она.

И я рассказываю ей всё. Про свидания с Митей, про дискотеку, про Клюева, про то, как увидела наших родителей вместе... И с каждым словом чувствую, как становится легче. Словно камень падает с души — я даже не замечала, как сильно всё это меня давило.

Соня слушает, иногда вставляя: «Понятно» или «Ясно».

— И что теперь делать? — спрашиваю я, закончив свою исповедь.

— Ну, во-первых, ты ходила на свидания с Фоминым, и Клюев об этом знал. По пацанским дружеским понятиям, он вообще не должен был к тебе лезть. Но, видимо, ты ему очень нравишься.

— Правда? — я расплываюсь в улыбке, готовая растаять, как лужица на асфальте после дождя.

— Ага. Короче, расскажи уже Фомину всё. Ничего он тебе не сделает. Я рядом побуду, если хочешь.

— Да, надо уже...

Достаю телефон. Листаю старые сообщения от Мити:

«Слава, что случилось?»

«Давай встретимся, поговорим?» «Я вот расстроен. Смотрю на небо, и оно такое же хмурое, как я. А если бы ты появилась, внутри бы появилось солнышко».

Моё последнее сообщение:«Митя, прости, не могу с тобой встретиться».

Его ответ:«Никогда?»

Моё:«Может, как-нибудь, но не в ближайшее время».

Да уж, неловко. Набираю новое сообщение:

«Митя, привет. Это Слава, точнее, Мира. Мирослава. Давай встретимся. Я должна тебе всё рассказать».

«Хорошо, давай после школы», — читаю я сообщение от Фомина, и внутри всё начинает снова кружиться. Может, не стоит говорить ему о маме? Зачем ему эта информация? Но если он случайно увидит нас вместе, может неправильно понять...

Соня настаивает: нужно рассказать всё, чтобы не было недомолвок. Она убеждена, что проблемы между людьми возникают именно из-за того, что мы пытаемся решить за других, что им чувствовать. Нужно просто дать человеку информацию и позволить ему самому принять решение.

Так как мы ушли со второго урока, подруга заявила, что пойдёт домой спать, а я пообещала сделать за неё всю домашку. Всё-таки из-за меня она пропускает занятия. Почему-то она долго смеялась, но добро дала. Даже спросила, не хочу ли я её поднатаскать по математике… От этого стало неожиданно приятно. Она совсем не такая, какой кажется со стороны.

Я бреду к дому, чувствуя себя выжатой и опустошённой. Телефон вибрирует в кармане — звонок от Вити. Если я сейчас возьму трубку, мне придётся немедленно во всём признаться. А я хотела сначала красиво закрыть историю с Фоминым, разобраться со всем этим бардаком и только потом, с чистым сердцем, рассказать Витюше о своих чувствах. О тех светлых, тёплых и таких хрупких эмоциях, которые он во мне пробудил.

Отправляю ему сообщение: «Перезвоню позже».

В лифте я смотрю в одну точку, беззвучно репетируя будущий разговор с Митей Фоминым. Как подойти? С чего начать? Стоит ли признаваться, что все эти годы тайно вздыхала по нему? Или лучше опустить эту деталь?

Благо, дома никого нет, и я могу спокойно поваляться в своей комнате, подумать, а может, и поспать. Погода клонит в сон. Я просовываю ключ в замочную скважину, открываю дверь и замираю на пороге, столкнувшись с грозным рыком испуганного мужчины.

— Твою мать! Ты кто такая? — кричит он, судорожно пытаясь обернуться вокруг бёдер полотенцем. Его тело, несмотря на возраст, подтянуто, но кожа обвисла, а на груди виднеется неэстетичная татуировка. Влажные каштановые волосы липнут ко лбу, а в маленьких, близко посаженных глазах горит ярость.

— Ростислав, что такое? — из кухни доносится испуганный голос мамы.

Она выходит в коридор и замирает, увидев меня. Её лицо бледнеет.

— Мирочка… Ты почему не в школе?..

— Уроки отменили, — тихо говорю я, не отводя взгляда от незваного гостя.

— Закрывай дверь, холодно же, — суетится мама, затягивая пояс на своём дорогом халате. Её пальцы дрожат.

Я лишь мотаю головой.

— Пусть он убирается из нашего дома, — говорю я грубо, и мама морщится, будто её ударили.

— Мира, что ты такое говоришь? Ростик, оденься. Мы все вместе спокойно чаю попьём…

— С какой стати это я должен убираться? Таня! Это твоя дочь? Ты её вообще воспитываешь? Как она разговаривает со старшими? — Его лицо искажено злобой, вокруг рта залегли жёсткие складки. Он смотрит на меня взглядом хозяина, которого не слушаются.

— Как хочу, так и разговариваю. Вы мне никто. И вам лучше свалить, пока ваша жена не узнала, где её муж проводит обеденное время, — шиплю я, чувствуя, как глаза становятся красными. Я поворачиваюсь к маме. — Ты ведь знаешь, мам, что он