Ледяная тетрадь - Андрей Викторович Рубанов

Однако русские, как народ многочисленный и сильный, никогда специально не заявляли о своём особом статусе расселённого (или разделённого, как чаще говорят) народа.

…Беречь свою культуру, свою родную речь обязан каждый образованный человек. На каком языке ты думаешь – к той культуре ты и принадлежишь. Язык, речь – основная сигнальная система, универсальный мыслительный, понятийный код.

Но правило это не общее: существуют люди, владеющие несколькими языками, подолгу живущие в разных странах и умеющие думать на нескольких языках. Анастасия Толстая, принадлежащая к роду Льва Толстого и выросшая в Великобритании, сказала мне, что думает в основном на русском языке, но если, например, видит свою сестру, выросшую вместе с ней, – тут же начинает думать на английском, и этот переход – совершенно непроизвольный. Эдуард Лимонов утверждал, что думает на трёх языках: смеси русского, английского и французского. В одном из романов Аксёнова описывается армянин, живший в СССР и потом уехавший в США, – армянский язык этот человек выучил во второй половине жизни, а русский с тех пор называл «комсомольским жаргоном» и стремился забыть. Наконец, сюда можно отнести и людей, рождённых от смешанных браков и изначально выросших в двуязычной, двухкультурной среде.

Поэтому есть и другое правило: человек сам выбирает, к какой культуре ему принадлежать и на каком языке думать и разговаривать; человек сам выбирает, принадлежать ли ему к одной культуре, или к двум, или к нескольким.

Для объединения этих правил в единую систему Лев Николаевич Гумилёв и утвердил, в рамках пассионарной теории этногенеза, понятие «суперэтноса»: культурной общности, объединённой едиными политическими и экономическими целями. Единые экономические и политические устремления невозможны без наличия одного, общего на всех, языка, в нашем случае – русского. Гумилёв, правда, вводил ещё один объединяющий признак – «ландшафтный», но тут он ошибался: общность может возникать, как в России или в США, на территориях с разным климатом и разными географическими, климатическими особенностями, с совершенно разным ландшафтом: житель Сочи, просыпаясь и глядя в окно, видит один ландшафт, а житель Горно-Алтайска или Саратова – совсем другой.

Суперэтносы чрезвычайно подвижны. Каждый отдельный этнос примыкает к суперэтносу, пока ему это выгодно, и отделяется, когда это выгодно. Скажем, в середине XIX века не существовало ни развитой азербайджанской культуры и науки, ни самого азербайджанского государства; в Закавказье, включая Баку, азербайджанцев называли «азербайджанскими тюрками» и «татарами». Азербайджанский этнос начал бурно укрепляться в начале ХХ века, подпитываясь от турецкого и в меньшей степени от иранского (персидского), и продолжил укрепляться, ещё более активно, при советской власти, с полного одобрения Москвы, которой нужна была бакинская нефть. Азербайджанский этнос формировался внутри русского суперэтноса, но затем от него успешно отделился. Сейчас Азербайджан – независимое государство, хитро лавирующее между Россией и Турцией.

Точно такую же картину мы наблюдаем и на Украине: её этнос укрепился сначала за счёт соседнего польского этноса, а затем за счёт русского суперэтноса. Львовский университет создали польские иезуиты, а не жители Львова. Турбины «General Electric», установленные на Днепрогэс в 1930 году, были куплены отнюдь не на средства ивано-франковских крестьян.

История знает лишь один мотив для принятия решений: прямую выгоду. В политике нет ни друзей, ни родственников. Все союзы – всегда временные. Чем громче провозглашается тот или иной «вечный» союз, тем больше вероятность его скорого разрыва.

12. Конец старой истории и начало новой

1

Пушкин сказал: «Нет правды на земле, но правды нет и выше».

Горькие, красивые слова – однако они вложены в уста Сальери, который готовится прикончить Моцарта.

Профессиональные драматурги знают, что зритель лучше запоминает удачные афоризмы, если их произносит отрицательный герой. Хрестоматийный пример – афоризмы булгаковского Воланда. Наиболее известный – «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут». Звучит звонко, но, увы, это фраза гордеца, а гордыня – грех. И вдобавок сказанное Воландом – неправда: гораздо чаще никто не приходит и ничего не предлагает, не даёт.

Приходят с предложениями – только к самым ярким и талантливым, таким, как Булгаков, но их – меньшинство.

К Аввакуму никто не приходил и ничего не предлагал, он всегда сам проявлял инициативу. А когда действительно «пришли и предложили» примкнуть к реформаторам – это очень быстро закончилось для него катастрофой.

Четверть века он мыкал горе, и принял мученическую смерть. Не обрёл «правды на земле», но вот «правду выше» – обрёл: иначе бы сейчас, спустя четыре века, о нём не писали бы книг.

Аввакум, безусловно, принял свою смерть хладнокровно и с достоинством. Во-первых, он был к ней готов, во-вторых, как верующий человек, её не боялся. В-третьих – понимал, что огненное погребение его окончательно обессмертит.

Смерть – не конец жизни, а её венец. Именно неизбежность смерти придаёт жизни ценность.

Мы любим каждое мгновение жизни именно потому, что знаем: жизнь – конечна. Это знание заставляет нас спешить, стараться успеть как можно больше, всё узнать и всё увидеть, везде побывать, оставить после себя след.

Аввакуму – удалось.

2

В истории раскола и биографии Аввакума есть много мистических совпадений и таинственных случаев.

Идеолог реформы Никон и главный враг реформы Аввакум родились – практически в соседних деревнях.

Жестокий воевода Афанасий Пашков долгими годами мучил Аввакума и подвергал избиениям – но перед смертью принял монашеский постриг именно от руки Аввакума.

Царь Алексей Михайлович заслужил прозвище «Тишайший», и не мыслил себя вне православной церкви, – но именно он едва не развалил её.

Он же, царь Алексей, умер через несколько дней после кровавого погрома Соловецкого монастыря.

Его сын, царь Фёдор, умер спустя несколько дней после казни протопопа Аввакума.

Такое количество совпадений доказывает, что кризис старой России был предопределён в тайном мире. Старая Россия к середине XVII века энергетически иссякла, и могла бы вовсе прекратить своё существование, как до неё погибли Римская империя и Византийская, – мощнейшие и, казалось, вечные.

Гибель империй продолжилась и далее, в новые времена. Погибла великая Британская колониальная империя. Погибла амбициозная Австро-Венгерская империя. Наконец, погибла и Российская империя, но с ней произошёл уникальный в мировой истории случай: большевики, пусть и ценой больших жертв, модернизировали страну, укрепили – и вернули ей статус сверхдержавы.

Но критически настроенный читатель спросит: а зачем нам империя, зачем статус сверхдержавы, зачем нам устаревшие амбиции, зачем нам величие – если у наших стариков такие скудные пенсии? А не лучше ли отказаться от сомнительного, эфемерного величия в обмен на прибавку к зарплате?

Во-первых, величие не бывает сомнительным: оно либо есть, либо его нет. Величие