Древнее сокровище - Зинаида Порох

— А что, клады искать можно научиться? — удивилась Арония. — Он говорил мне про то, да я думала — врёт.

— Не токмо можно, а ентому нужно учиться, Аронеюшка! Дело-то непростое, опасное, хоть и денежное! — всплеснул Домовой руками, чуть не разлив чай. — Клады ить мало что найти, их надоть ищо и правильно взять. Да так, чтоб вовсе не помереть.

— С чего помереть? — не поверила Арония.

— Со страхований.

— А ты умеешь… их взять? Ты ж давно живёшь, небось!

— Смеёшься? Як бы ж я умел клады брать, стал бы я от всякой шелупони царские рублевики собирать? — отмахнулся Михалап. И почесал макушку: — Тут рази что с гномами дружбу завесть — у них ентого добра хватает. Кажэн Клан гномий на самоцветах и горшочках с золотом сидит. Но они ж такие злыдни, шо… Рази ж поделятся, хучь и по дружбе? Ну, ладно, Аронеюшка, об ентом мы опосля як-нэбудь погуторим. Ежели так уж тебе столь антиресны такие ужасти, — хитро покосился он на неё.

— Да, да — потом! Сейчас давай про Ратобора!

До гномов ли тут с их горшочками! Хотя, похоже, Михалап и в этом неплохо понимал.

Тот кусанул сразу полбулки, запил чаем, и продолжил:

— Так вот! Выучился этот неслухмяный княжич Иглович, всё ж, у Смугляка этим кладовым премудростям. Хучь, сказывают, что тот арап был шибко злой — бил учеников так, што разбёглись они от него. Один Ратобор всё стерпел — шибко, знать, забогатеть хотел. Наследство-то его — тю-тю! А опосля, как на волю вылетел и кладовую науку до тонкостев изучил, погано от него стало Хранителям кладов. Многих он разогнал, а то и под корень извёл. Да и людям за золото немало кровей пущал, сказывают. Зато и при царе, и поныне он — почтенный бизнем… бизмесме… В обчем — купец ажно первой гильдии! Знатно на чужих капиталах разжирел, в тузах теперя ходит, кареты железны сменяет, самолётну машину и ту споймал и летает на ёй!

— Выходит — не врал он мне, — задумчиво проговорила Арония. — А я-то ему зачем? — вздохнула она. — Меня на остров затащил, бабулю мою выкрал, а раньше, у Фаины — Евдокию с Силантием похитил, а потом и вовсе на меня их натравил. А ведь обещал, что оборотни меня не тронут! И ещё любимой в записках обзывает! Клептоман несчастный!

— Хто? Клеп… наман? Чи як? — прищурился домовой на новое словцо. — Как ето?

— Так зовут тех, кто на руку слаб и при этом мозги напрочь отключаются, — как могла, пояснила ему Арония. — Чего этому клептоману от меня надо?

— А-а, вот то-то ж и оно — чего ему надоть? — кивнул домовой. — В жисть бы сам не догадался, да и тебе б не подсказал! Ежели б не Старинушка! Он ить про всё знат! — хлопнул он по пыльной коленке. — Да и Лесовик — тожеть кое-что!

— Лесовик? А он-то причём? И откуда твой Старинушка про всё знает? Сидючи в своей лесной избушке.

— Так ить Старинушка раньше в чинах был. И всё от домовых знал — они ж ему скоко веков — как Главе Домовиков, усё до тонкостев за своё житьё-бытьё докладали — кто постояльцы, да как себя держут, да какой им укорот дать, а нет — помочь чем? И тот, што во дворце Игловичей жил — такожь докладал ему. И совета спрошали. А Лесовик енто другое — ентот важный свидетель, — значительно проговорил он это культурное словцо.

— Чего свидетель?

— Того, чего с видел! Об етом я тебе опосля скажу, — отмахнулся Михалап, откусывая булку. — Не торопи! Сперва я за мать твою, Арину, сказывать буду.

Арония напряглась, не ожидая от этого «сказывания» ничего хорошего. Даже чай ей стал горчить и она его отставила.

— Арина ить до Ратобора всякими гаданиями да приворотами промышляла. Сильнющая ведьма была — народ толпами к ней пёр! Во дворцах нраморных живала, с коломнами. Как его… Вот — весталка она была! — хлопнув себя по лбу, вспомнил он. — А лет двести тому как, стакнулась она с Ратобором и бросила свои гаданья. Тожеть клады стала с им искать, да Хранителей изводить. Мабуть, это дело ей подоходней показалось. А может веселья и приключениев схотела поболе? Арина ж непосидящей завсегда была, говорят, куролесила меж гаданиев, пиры закатывала — с музыкой да плясками. Арфистка! — презрительно махнул он рукой. — Так ить и люди к ней сбирались… так себе люди. Она хоть с ними и ругалась порой, а ведь другие к ней не шли. Ну вот, разбойник Ратобор ей в друзья и набился. Ентот по ндраву ей пришёлся, хучь они и не супружничали. Она с другими гулеванила, — покосился на Аронию домовой. — Уж не обессудь! Так Старинушка сказывал, а ему доверять можно. Ну вот. Он говорил — кажын клад енто чьи-сь горькие слёзы да кровя рекой. Редко какой нажит честными трудами, чаще — разбоем. А если и честными, то опосля весь кровью обмазывается — свойствие у кладов такое. Манит он плохих людей да нечисть. И ведь ко всем кладам погань находится: то Хранитель припал — греется о кровя, то заговоры злые стоят на них незримо, от коих дажеть энти Хранители бегут. Но чаще, всё ж, они, Хранители, схороны ценны всяки сторожат. Клад простому люду ни за что ить не взять, ежели ентого Хранителя и заговор не убрать. А може то и хорошо — к беде ведь его найти и к ишо большим кровям. Да и кто его возьмёт — ежели без особого уменья, то на месте смертью и помрёт, аль окочурится вскорости. То ль от Хранителя злого, то ль от заговора, аль от морока да лихоманки — всё одно. А клад сызнова в землю уйдёт, аль пойдёт кроваву жатву брать!

— Ты, наверное, о кладах много интересных историй знаешь? О чём-то вы ж тут под плюшки беседуете? — невесело сказала девушка, отвлекая себя от возникших перед её мысленным взором картин прошлого — её мать с Ратобором умели любые клады брать. Но картинки были…

— Знаю я таки сторьи, — прищурился тот. — Но, опять же, Аронеюшка — сначала они все антересные, а потом завсегда ить грустные, — вздохнул он. — Да ты мать Арину воспомяни — вот и вся сторья…

Арония почувствовав набежавшую слезу — но что толку теперь горевать? — и потребовала:

— Давай, Михалап, что там дальше? Рассказывай!

— Так вот, — понимающе глянув на неё, продолжил тот. — Старинушка сказывал, быдто