Ферма. Неудобная история, которую вычеркнули из хроник Холокоста - Джуди Раковски

– Забавно, – сказала она, – но у нас все еще сохранился старый обеденный стол пана Самуэля.

И тут вошла Мария, та самая, что много лет назад встречала Сэма в ярком красном платье. Теперь ей было восемьдесят лет, но на губах поблескивала ярко-розовая помада, а светлые волосы были красиво уложены. Она вбежала в комнату, почти задыхаясь.

– Ты ходила за покупками или в церковь? – шутливо спросил Сэм. Глаза у него блестели, а щеки слегка покраснели. – Мне всегда хотелось увидеть тебя, когда я приезжал в город.

У меня отвисла челюсть. Да он флиртует!!!

– Я была у парикмахера, – ответила Мария, – но в окно увидела, что кто-то стучится в мою дверь. И я пришла.

Мой муж хотел сфотографировать ее с Сэмом. Мария отвернулась.

– Я не люблю фотографироваться…

Гося мгновенно заверила ее, что выглядит она прекрасно, а Сэм был влюблен в нее, когда ему было четырнадцать. От этих слов Мария мгновенно превратилась в настоящую кокетку.

– Правда? – спросила она, словно это стало для нее неожиданностью. – Я помню, что у меня было два мальчика, Раковский и еще один, как бишь его звали?

– Самуэль Банах, и он был на три года меня младше, – ответил Сэм.

– Да, Банах, помню, помню… Вы были двоюродными братьями. Но ты точно помнишь, что был влюблен в меня? Потому что жениться мне предлагал только Банах. И мой дядя хотел, чтобы я вышла за него. Он жив?

Я рассмеялась. Мария дразнила Сэма, напоминая об очень красивом кузене. Вся сцена напомнила мне встречу выпускников, когда люди совершенно по-новому воспринимают романтические истории одноклассников. Конечно, за это время произошли такие катастрофические события, что все, о чем сейчас говорила Мария, стало абсолютно невозможно. Но как же приятно было Сэму, который неоднократно становился свидетелем радостных встреч давних знакомых в Израиле, Огайо и Флориде, вернуться в прошлое – встретиться не только с друзьями по концлагерям.

Мария и Сэм сидели на диване, погрузившись в воспоминания юности. Тогда Сэм с отцом часто бывал в доме Марии в Загоржице. Семья Марии жила с ее тетушкой и дядей. Дядя был деловым партнером отца Сэма по лесоторговле. Сэм много раз бывал в этом доме. Дом располагался совсем рядом с местом, где позже скрывалась семья Роженек. Во время войны Мария играла с их дочерью, и они много смеялись. Раньше Мария говорила Сэму, что есть секрет, которым она не может поделиться. Мы много раз приезжали в этот дом, и Сэм умолял рассказать ему хоть что-то, что могло указать на местонахождение Хены, но безрезультатно.

Хотя Сэм утверждал, что не собирается расспрашивать о Хене, но все же спросил у Марии.

– А ты помнишь Радзишевских из Загоржице?

– Нет, я не могу помнить Радзишевских из Загоржице.

Мария говорила о семье, в чьем доме играла в детстве. По какой-то причине она решила ничего больше не говорить – и даже отказаться от ценного воспоминания, которым поделилась раньше.

– Я никогда не говорила, что играла и смеялась с дочерью той семьи, – сказала она, а потом повернулась и рявкнула на моего мужа: – Пожалуйста, скажите ему, что я слишком стара для фотографий. Когда меня кто-то фотографирует, я получаюсь отвратительно!

– Но вы прекрасно выглядите! – возразила Гося.

Настроение Марии тут же сменилось.

– Я унаследовала это от отца. В нашей семье все живут долго. Когда отец умер, он был таким красивым.

– А вы помните, что говорил ваш отец, когда Сэм стал приезжать снова и снова?

Мария лучезарно улыбнулась.

– Они были добрыми друзьями. И сейчас, когда я узнала, что вы приехали, то велела парикмахеру поторопиться, чтобы увидеться с вами.

Я пыталась разобраться в реакциях Марии. Она явно была рада видеть Сэма, но даже в столь преклонном возрасте не подтвердила того, что говорила раньше о своей подруге по играм во время войны.

Уезжая из дома Гучи, я поняла, что они так и не захотели понять огорчения Сэма из-за их нежелания помочь ему в поисках Хены. Он не мог давить на них сильнее, не рискуя разрушить и без того хрупкие отношения. Почему бы не помочь золотому мальчику города найти свою давно потерянную двоюродную сестру? Они действительно ничего не помнили? Или им не было до этого дела? Или табу на эту тему было сильнее всего, даже сочувствия к старику? Чего они боялись?

Позже я поняла, что подобные настроения были очень широко распространены. Своеобразный «заговор молчания» вокруг польско-еврейских отношений при коммунизме воздвиг непреодолимую стену памяти, возникшую из-за печальных событий и постоянного подавления любого обсуждения этой проблемы8. Говорить об этом было не принято. Как сказал мне один польский ученый, знакомый с ситуацией: «Может быть, они и хотели бы помочь, но инстинкт заставляет их защищать свое общество. То, что некоторые начинали говорить, а затем умолкали, заставляет меня предположить, что существует некая саморегулирующаяся вербальная или невербальная солидарность, заставляющая молчать, а не говорить. Как говорят этнографы, “источник” открыт лишь наполовину»9.

В Кракове мы пораньше поужинали с Сэмом, которому вечером предстояло выступить перед сотнями участников Марша жизни в Плашове, где находился его первый концлагерь. Сильный кашель Сэма меня беспокоил. Я посоветовала ему отдохнуть и не выступать.

– Нет, нет! – воскликнул он. – Я не могу так поступить. Я – живой свидетель, и им нужно меня услышать.

Мы с Сэмми были совершенно без сил. Я уже бывала в Плашове с Сэмом, поэтому мы вернулись к себе в отель. А там я получила электронное письмо от жены Сэма, Валлы, из Флориды. Валла беспокоилась из-за бронхита Сэма. «Я ненавижу Польшу! – писала она, хотя и знала, что Сэм сможет прочесть это письмо – ведь написано оно было с их общего аккаунта. – Его туда тянет как магнитом, а здоровье уже давно не то!» «Состояние его улучшилось, – ответила я. – Мы прекрасно провели день и встретились с замечательными людьми. Ты права, магнит действительно очень силен!»

Размышляя о событиях дня, я вспоминала, как местные говорили о возможности романтических союзов между поляками и евреями в довоенные времена. Казалось, они забыли, что подобные отношения были под запретом тогда и до сих пор не приветствуются. Но дочь Гучи, Мария, откровенно флиртовала с Сэмом и во время наших прежних визитов, и сегодня. Она даже заявила, что дядя хотел, чтобы она вышла замуж – правда, не за Сэма, но за его