Ферма. Неудобная история, которую вычеркнули из хроник Холокоста - Джуди Раковски

Сэм вернулся другим человеком. Он постарался утешить вдову Содо – его друг умер в возрасте 83 лет от рака легких. Вдова вспомнила его и его родных. И поездка неожиданно обрела смысл.

– Мне кажется, когда мы впервые увидели Содо в 1991 году, он жил на ферме, – сказала я.

– Да, – кивнул Сэм, – но она сказала, что они жили здесь с шестидесятых годов.

Неудивительно, что его племянница так удивилась, увидев, как он беседовал с журналистами. Он не сказал племяннице и другим родственникам, что будет давать интервью прямо на месте событий.

Здесь столько секретов…

Узнав у вдовы Содо дорогу, водитель направился прямо на семейную ферму. Мы подъехали, но Сэм места не узнал.

– Нет, нет, это не здесь, – твердил он. – Я же был здесь прежде…

Гося выбралась из машины и показала фотографию Содо женщине, которая стояла во дворе. Та сказала, что это ее дядя, а она – Данута Содо Огорек. Она подошла к машине и заглянула внутрь.

– Я знаю вас, пан Раковский! Вы были здесь много раз.

– Сэм, это она! – воскликнула я. – Мы ее нашли. Это та женщина с мальчиком!

Сэм вышел из машины, и они обнялись. Она пригласила нас в новый дом – они с мужем построили его на месте подъездной дорожки – наверное, это и смутило Сэма. За чаем с печеньем Данута вспоминала наши прежние приезды. Я не видела ее двадцать лет, но мы болтали как старые друзья.

– Помню, как вы были поражены, когда ваш дядя давал интервью, – с улыбкой сказала я.

– Я тоже помню, – ответила она. – Я помню все – и вас тоже.

Я представила своего мужа, и она разрешила ему фотографировать.

Мы говорили о нашей первой поездке, когда этот прекрасный человек Содо сказал, что произошедшее на ферме было «трагедией для вашей семьи и для моей тоже».

– Он даже не жил здесь, и я не понимала, почему он сюда приехал, – Данута говорила почти раздраженно.

Я спросила, почему Содо был так неразговорчив. Она пожала плечами и отвернулась, сказав, что теперь это не важно.

С помощью Госи я спросила, как семья Дула добралась сюда до убежища.

Данута объяснила, что ее дед доставлял материю для магазина Дула.

– Они были нашими друзьями…

– Очень смелый человек, – сказал Сэмми.

– Никого не наказали, верно? – спросила я, вспомнив, что Майдецкий говорил о расследовании.

Данута ответила, что ничего не знает.

Сэм повернулся к Госе и объяснил по-английски.

– Это очень сложная история. Они полтора года прятали моих родственников, но их убили и похоронили в подвале. Я забрал часть останков и в чемодане перевез в Америку.

Я снова обратилась к Дануте.

– Когда вы учились в школе, вам говорили, что вы прятали евреев?

– Нет, она говорила не так, – перебил меня Сэм. – Она говорила, что ее дразнили за это.

Я повернулась к нему и тихо сказала:

– Сэм, пусть она сама ответит. Я хочу услышать, что она помнит.

– Когда я училась школе, одноклассники говорили, что в нашем саду в земле евреи. Евреи в саду. Их убили, и теперь они в земле. Я пришла домой и спросила у отца, а он ответил, что евреи здесь прятались, но больше их нет. Их забрали из сада. А когда я стану старше, он мне все расскажет. Но он так никогда и не рассказал. Мама умерла, когда мне было девять, а отец – когда мне было восемнадцать.

Данута считала, что родственники оберегали ребенка от страшной правды. Отец так никогда и не сказал, кого именно прятал. И когда одноклассники называли ее Дула, она не знала, что это фамилия погибших евреев. Отец сказал ей, что в семье было две дочери и сын.

– Папа говорил, что был влюблен в одну из девушек.

Дед Дануты, Казимеж Содо, построил землянку, «темницу под соломой», где семья Дула пряталась с осени 1942-го до весны 1944-го.

– Бабушка готовила в больших чайниках и по ночам носила им еду.

Когда в дом приходили соседи, они всегда спрашивали: «Почему ты так много готовишь?», а она отвечала: «Чтобы надолго хватило». Во время войны еды было мало, и это вызывало подозрения.

– Когда фронт приблизился и все ждали освобождения, евреи стали выходить по ночам, чтобы подышать воздухом. Мне жаль, но наши соседи свистели на них.

Убийц Данута назвала польскими партизанами. За долгие годы я встречалась со многими поляками, но только те, кто прятал евреев – Содо, Пабисы, дочь Радзишевского и бывший командир партизанского отряда Августин Вацлав, осмелились сказать об этом вслух. Они нарушили кодекс молчания, сложившийся в Польше.

– Мы все знали, что это были не немцы. Отец сказал, что они сильно избили деда Казимежа. Они всех убили и заставили его вырыть яму и сложить тела в могилу. Они и его столкнули на эти тела. Они говорили, что похоронят его заживо.

Для деда это стало тяжелым психологическим ударом, от которого он так и не оправился и вскоре умер.

Данута все так хорошо знала по разговорам с дядей после съемок 1997 года. И она собрала воедино все воспоминания по обрывкам рассказов отца.

Отец редко говорил об этом, потому что соседи всегда косились на их семью. Отец пытался ее защитить, но настроения крестьян со временем не менялись.

– Они злились на бабушку, деда и родителей, – рассказывала Данута. – Они обвиняли нас в том, что мы подвергли опасности всю деревню – ведь немцы могли убить всех, если бы узнали, что здесь прячутся евреи.

Как же местные жители отреагировали на съемку?

Они болтали об этом много лет. Каждый раз, когда семья покупала трактор или что-то строила, соседи говорили, что это делается на деньги убитых евреев – или евреев, приехавших из Америки. То есть на наши деньги.

– Как ужасно это было для вас, – сказала я.

– Я не обращаю внимания. Все равно я с ними не разговариваю, – ответила Данута, поворачиваясь к мужу. – Теперь мой муж занимается строительством, и мне больше не нужно думать о деньгах.

– А как это повлияло на вашего сына?

– Когда Доминик был маленьким, над ним тоже смеялись. Но после той съемки я рассказала ему о том, что здесь случилось. Он так гордился этим! Я помню, как он написал целое сочинение на конкурс – и не скрыл, что убийцами были поляки. Но ему никто не поверил, даже учителя.

Данута не обращала внимания на слухи и сплетни. Она гордилась поступком деда – как сказал журналист из съемочной группы ее сыну, он совершил очень