Две Ольги Чеховы. Две судьбы. Книга 1. Ольга Леонардовна - Татьяна Васильевна Бронзова

скрипели, и казалось, что они вот-вот развалятся, ветхий стол качался, в небольшом шкафу дверцы закрывались только при вкладывании между ними плотного листа бумаги, водопровод и баня отсутствовали, туалет был на улице в виде выгребной ямы, парком для прогулок служил какой-то кустарник, а в цветочной клумбе было полно сорняков. В общем, жить здесь удавалось с трудом, и физически, и эстетически. Но тем не менее были и положительные стороны: отличное питание, кумыс, который в действительности так благотворно действовал на организм Антона Павловича, что вскоре он даже поправился на целых пять с половиной килограммов, чего с ним вообще давно не бывало. Кроме того, рядом всегда была жизнерадостная Ольга, окружившая его своей нежностью и любовью, а также речка, в которой он мог по утрам ловить рыбу, сидя в полной тишине на берегу. И тем не менее, если бы не почтальон, регулярно привозивший в санаторий газеты и корреспонденцию, они ощущали бы себя живущими на затерянном в океане острове, куда еще никогда не добиралась никакая цивилизация.

Почти ежедневно Чехову приходило сразу по нескольку писем. Одни были обижены, что он не сообщил им о своей женитьбе, другие в довольно резкой форме выражали свое неприятие Ольги, и только некоторые поздравляли, но опять же довольно сухо. И вскоре все эти письма стали доставлять писателю одно беспокойство и огорчения. Особенно тревожили его довольно злые письма от близких ему людей. Художница Мария Дроздова, с которой у Чехова когда-то давно был роман и с которой, как он считал, у него остались навсегда дружеские отношения, так вообще разразилась бранью: «…ведь я до последней минуты не теряла надежды выйти за вас замуж… Как я теперь ненавижу Ольгу Леонардовну. Ревность моя доходит до исступления. Теперь я вас видеть не могу… Она мне ненавистна, и вы с ней вместе, всегда и навсегда».

– Что ты загрустил? – спросила Ольга, когда он вложил это письмо обратно в конверт.

Они недавно вернулись с купания, и сейчас Ольга, распустив свои мокрые волосы, пыталась высушить их при помощи полотенца.

– Все понятно. Опять тебе что-то пишут против нашего союза? Я права? О, я уверена, все это только оттого, что все они ревнуют тебя ко мне. Хотя я их понимаю, – весело проговорила она и, откинув полотенце, стала целовать мужа, оттесняя его к кровати. – Я бы тоже ревновала. Очень ревновала!

– Собачка, остановись! – рассмеялся писатель. – Посмотри, сколько еще писем мне надо прочесть.

– Письма подождут, и газеты подождут, и журналы подождут… – ласкала его Ольга. – В конце концов, у нас с тобой медовый месяц или что?

– Ладно уж, – сдался Антон. – Кушай меня с потрохами…

За все время пребывания в санатории Ольга ни разу не дала ему понять, что ей здесь некомфортно, хотя в подобных условиях вообще никогда в своей жизни не жила. Да, не таким она когда-то представляла себе свое свадебное путешествие, впрочем, как и саму свадьбу. Но что ж делать. Получилось так, как получилось. Всё как он хочет! Главное, хоть под венец повел, и она теперь, не прячась, открыто может с ним жить! Теперь она жена. Теперь никто не может бросить на нее презрительный взгляд и осуждающе ткнуть в нее пальцем.

Ольга съездила в Уфу, накупила там постельного белья, хороших подушек и одеял, скатерть на стол, вазу для цветов, кружевные занавески на окна, и их домик сразу превратился в мало-мальски приличное на вид помещение.

– Я всегда знал, что жениться надо только на немках, – улыбался, глядя на все это «великолепие», Антон.

А когда Ольга написала еще и картину, на которой была изображена местная речка с приукрашенными в более яркие краски живописными берегами, вставила свое произведение в рамочку и повесила на стену, то стало совсем уютно.

– Не знал, что моя собака еще и рисует, – изумился муж. – Ты, конечно, не Левитан и даже не Кувшинникова, но, уверяю тебя, это совсем неплохо.

– Как же зло ты умеешь пошутить! – расхохоталась Ольга.

Она никогда не ныла, всё умела превратить в шутку и смеялась так заразительно, что и Чехов заряжался от нее этой радостной энергией. Вместе им было хорошо. Очень хорошо. Но через месяц пребывания в Башкирии Чехов все-таки захотел домой, в Ялту, в свой уютный кабинет, цветущий сад, нормальный туалет…

– Антон Павлович, вам бы еще хоть месяц здесь пожить, – провожал их главный врач Варавка. – Понимаю, условия нашего санатория оставляют желать лучшего, но я вам обещаю, что на будущий год мы постараемся их улучшить. Денег не хватает. Все средства мы вкладываем только в питание. Правильное питание очень важно для туберкулезников. Вот смотрите, какой у вас даже за этот короткий срок наметился прогресс: вернулся аппетит, вы набрали вес! Обязательно приезжайте на следующее лето. Только месяца на два! А лучше на три.

– Посмотрим, – уклончиво ответил писатель.

Его напрягали не только условия, но и окружение. У многих из больных была тяжелая форма туберкулеза, и на них нельзя было смотреть без сострадания. Все это действовало удручающе. Чехов уже твердо знал, что никогда больше сюда не приедет.

Глава двадцатая

Крым встретил молодоженов яркостью красок, высокими кипарисами, свежим морским воздухом, теплым ласковым ветерком. Они стояли на палубе парохода, подходящего к Ялте, и Ольга видела, как глаза мужа все больше и больше освещались радостью, а на губах играла улыбка.

– Вот мы и дома! – тихо сказал он своим низким грудным голосом.

Да, он-то дома, а вот как ее встретят его мать и сестра? Станет ли наконец Ялта и ее домом? Ольга как в воду глядела. Встретили ее неласково. Но если с Евгенией Яковлевной она нашла хоть какой-то контакт, то с Машей общаться было крайне сложно.

– Что, Книпшиц? Удалось-таки окрутить моего братца? – зло заявила она.

– Почему ты исключаешь, что между нами настоящие чувства?

– Ничего я не исключаю. Только жениться-то ему было ни к чему. И вообще… я думала, ты мне подруга, а ты… Ты меня обманула. Проделала все по-тихому за моей спиной…

– Да я и сама толком до последнего момента ничего не знала, – оправдывалась Ольга. – Я же тебе писала, что у меня даже свадебного платья не было.

– До этого мне вообще дела нет, но если ты превратишься в Наташу из «Трех сестер», я тебя собственноручно задушу, – резко сказала Маша. – Прокусывать горло не стану, а прямо задушу!

Маша порой демонстративно не разговаривала с Ольгой, уходила от нее в глубину сада с мольбертом и рисовала. Не очень-то разговаривала она