Иван Тургенев. Жизнь и любовь - Полина Ребенина

В тот же день В. Боткину: «От души благодарю тебя за присылку копии с письма Гоголя к князю Львову. Это письмо многое поясняет в грустной катастрофе его кончины». В письме к Гоголю Львов спрашивал его: «Зачем напечатали вы «Выбранные места из переписки» вашей с друзьями?.. Издание писем ваших есть ошибка, есть шаг назад на пути, избранном вами, есть дань духу гордости… Что теряет публика в старом Гоголе? Любимого автора. Что приобретает она в обращенном? Ничего!»

В ответном письме, о котором упоминает Тургенев, Гоголь объяснял Львову, что главной причиной издания «Выбранных мест из переписки с друзьями» было желание «уяснить себе самому… свои недостатки». Общественное мнение тех лет было на стороне критиков и разоблачителей режима, каким был в свой первый период Гоголь, но все отвернулись (Белинский, Львов) от писателя, который посмел изменить свое мировоззрение и стать на сторону властей. Таких «уклонистов» общественное мнение того времени начинало жестоко казнить, так произошло с Гоголем, так же с Лесковым. Нелегко было и Достоевскому, который отважился перемениться из революционера в убежденного патриота и славянофила.

Тургенева неприятно удивило, что все как-то вскользь и холодно говорили о смерти Гоголя. Он демонстративно надел траур и, нанося визиты знакомым, резко осуждал равнодушие светских знакомых. Желая раскрыть общественный смысл этой утраты, Тургенев написал статью и отдал ее в редакцию «Петербургских ведомостей». Он признавался друзьям, что плакал навзрыд, когда писал этот некролог. «Гоголь умер! Какую русскую душу не потрясут эти слова? Он умер. Потеря наша так жестока, так внезапна, что нам все еще не хочется ей верить. Да, он умер, этот человек, которого мы теперь имеем право, горькое право, данное нам смертию, назвать великим; человек, который своим именем означил эпоху в истории нашей литературы; человек, которым мы гордимся, как одной из слав наших!»

Однако статья Тургенева была запрещена цензурным комитетом; там сочли недопустимым самый тон ее и особенно наименование Гоголя великим. Тогда Тургенев запросил своих московских друзей В.П. Боткина и Е.М. Феоктистова, которым еще ранее послал статью для ознакомления, нельзя ли попробовать напечатать ее без подписи в «Московских ведомостях» в виде письма из Петербурга. Эта попытка обойти цензурный запрет увенчалась успехом, и 13 марта статья Тургенева, прошедшая через Московский цензурный комитет, появилась в № 32 «Московских ведомостей» за подписью «Т в».

Тотчас началось следствие по этому делу. Управляющий Третьим отделением Л.В. Дубельт в проекте своего доклада царю посоветовал сделать Тургеневу, «человеку пылкому и предприимчивому», строжайшее внушение. Шеф жандармов А.Ф. Орлов, в свою очередь, предложил учредить за писателем секретное наблюдение. Такая мера показалась царю недостаточно строгой. На докладе Орлова он наложил резолюцию: «Полагаю, этого мало, за явное ослушание посадить его на месяц под арест и выслать на жительство на родину под присмотр…»

* * *

16 апреля 1852 года Тургенев был взят под стражу и отправлен на «съезжую». Тургенев под арестом, но беременная мадам Виардо ничего об этом не знала и желала, как можно скорее видеть его в Париже. Очевидно, после измены Гуно, она чувствовала себя одинокой и нуждалась в утешении.

Тургенев вынужден был объясниться и послать через доверенное лицо письмо Полине и Луи, в котором рассказывает о происшедшем: «Прежде всего скажу вам, что если я не уехал из С.-П<етербурга> еще месяц тому назад, то уж конечно не по своей воле: я нахожусь под арестом в полицейской части – по высочайшему повелению – за то, что напечатал и одной московской газете статью, несколько строк о Гоголе… Я вовсе не жалуюсь на государя: дело было ему представлено таким предательским образом, что он не мог бы поступить иначе… Через две недели меня отправят в деревню, где я обязан жить до нового распоряжения. Всё это, как вы видите, невесело; тем не менее я должен сказать, что со много обращаются вполне по-человечески; у меня хорошая комната, книги; я могу писать, в первые дни я мог видаться со знакомыми, потом это запретили, так как их приходило слишком много. Несчастье не обращает в бегство друзей, даже в России. Правду сказать, несчастье и не особенно велико: 1852 год будет для меня без весны; вот и всё; самое же грустное во всем этом то, что надо окончательно проститься со всякой надеждой выехать за границу; впрочем, я никогда не обманывал себя на этот счет. Покидая вас, я хорошо знал, что расстаюсь надолго, если не навсегда. Теперь у меня только одно желание: чтобы мне позволили свободно разъезжать внутри самой России. Надеюсь, что в этом мне не откажут! Наследник очень добр – я написал ему письмо, от которого ожидаю хорошего».

Своеобразным был характер Тургенева: он смело встал на защиту Гоголя и напечатал статью, подчеркивающую его достоинства и заслуги. Однако, оказавшись под арестом, тут же «струхнул» и письменно попросил цесаревича смилостивиться и смягчить наказание. А.В. Никитенко писал об аресте Тургенева в своем дневнике: «Он с большой похвалой отзывается о вежливом, даже почтительном обращении с ним полиции… Частный пристав просто удивил его своей гуманностью. Он из воровской тюрьмы перевел его в чистую, светлую и просторную горницу».

Иван Сергеевич Тургенев много позднее делится в письме Флоберу воспоминаниями о неудобствах своего заточения: «Камера была маленькая, жара удушливая. Два раза в день я переносил 104 карты (две игры), по одной, с одного конца комнаты на другой. Это составляло 208 концов – 416 в день – каждый конец по 8 шагов – составляет более 3300 шагов, или около 2 километров. В тот день, когда я так не проминался, у меня вся кровь бросалась в голову». Однако вскоре прогулки ему были разрешены: «Мне позволено было раз в день прогуливаться по тесному двору, но и там меня сторожил огромный унтер-офицер; я было пробовал заискивать в нем, подходил с улыбкой: ну, ничего не берет – ни ответа, ни привета. Это был старый, рослый, широкоплечий солдат; лицо суровое, неподвижное: видно было, что ни лаской, ни деньгами ничего не добьешься и подкупить невозможно».

Авдотья Яковлевна Панаева: «Мне арест Тургенева доставил также много хозяйственных хлопот. Тургенев просил Панаева, чтобы он присылал ему обед, так как не может есть обедов из ресторана. И пока он, если не ошибаюсь, три недели сидел в части, я должна была заботиться, чтобы в назначенный час ему был послан обед».

Мария Николаевна Толстая, сестра Л.Н. Толстого: «Он очень просто и незлобно рассказывал