Русь и норманны - Генрик Ловмянский

Итак, документ 944 г. не дает оснований преувеличивать норманнский этнический элемент в господствующем классе, поскольку содержит имена, представляющие лишь три относительно немногочисленные группы: 1) господствующую династию, 2) послов этой династии, 3) купцов. Нет здесь самой многочисленной группы — славянских знатных мужей, бояр, которые были истинной господствующей прослойкой в государстве.

К сожалению, в источниках, кроме договоров 911 и 944 гг., почти нет имен представителей господствующего класса на Руси в IX и X вв., исключая имена членов династии. Неудивительно, что эти имена (их немногим более 10) вызывали большой интерес, приводивший иногда из-за недостатка источников к рискованным домыслам.

Конъектура Длугоша, который маловыразительное имя князя древлян Мала заменил именем Микстина или Мстиши, сына воеводы Свенельда, направила Шахматова, который принял эту поправку за подлинный текст, па путь фантастического предположения о норманнском происхождении Малуши, матери Владимира Святославича, отождествленной им с некой Малъмфредь (Мальфрид)[661]. Норманист А. Брюкнер[662] показал беспочвенность этого отождествления, которое иногда вновь проскальзывает в литературе[663]. Если ограничиться достоверными сведениями, то в «Повести временных лет» упомянуты три норманна: Свенельд, воевода Игоря, а затем Святослава[664], Асмуд, кормилец Святослава[665], и сын Свенельда по имени Мстиша (Мстислав) Лют, или Лютый (по Брюкнеру)[666]. Наряду с ними встречаются славянские или принадлежащие славянам имена: Претич, воевода заднепровской Руси (северян?) при Святославе[667]; Марк Любечанин, живший во времена Игоря и Святослава[668]; его дочь Малуша, взявшая имя от отца[669], наложница Святослава и мать князя Владимира; сын Малка и дядя Владимира — известный Добрыня[670], которого пытались наделить именем Олег, но без соответствующего подкрепления источниками[671] и вопреки свидетельству летописей, которые признают род Малка славянским и боярским. Славянином были Блуд, воевода Ярополка[672], и, очевидно, слуга того же князя — Варяжко[673], поскольку это имя показывает скорее, что он не был варягом, так же как имя Ятвяг в договоре 944 г. не обязательно свидетельствует о том, что его носитель был ятвягом. Известно, что чужие этнонимы часто использовались в качестве личных имен (у готов был Галинд[674], на Руси, кроме Варяжко, был также Ляшко и т. д.). Очевидно, имена такого типа могли указывать на иностранное происхождение, по в равной мере служили и для определения какого-то отношения данного человека к чужому народу{184}. Поэтому, раз варяги па Руси были обычным явлением, представляется сомнительным, чтобы имя Варяжко было именно у варяга. Более правдоподобно, что это имя подчеркивало какую-то специфическую черту человека славянского происхождения. Далее, у Владимира был воевода по имени Волчий Хвост[675]:; может быть, это прозвище, но местное. Наконец, есть и греческое имя, очевидно, относящееся к духовному лицу, — Анастас из Корсуни, которого Владимир вместе с греческим клиром привел после завоевания этого города[676]. Надо признать, что 3 человека норманнского происхождения из 11 — это очень много, но эти цифры не отражают действительного числа норманнов в составе русского господствующего класса уже потому, что представители скандинавской династии брали воевод и кормильцев со своей бывшей родины.

Анализ иностранных и отечественных источников приводит к единому выводу: норманны не составляли многочисленной группы[677] в составе господствующего класса на Руси[678] и результаты исследований социально-экономических процессов не противоречат ее политической истории.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Можно предположить, что роль норманнов на Руси в первый период их экспансии, длившийся примерно до третьей четверти X в., была иной, чем в последующий период. Вначале они выступали прежде всего в роли купцов благодаря присущей им ловкости в торговых делах, знанию чужих стран, что облегчало им выполнение и дипломатических функций. Их знания и опыт в военном деле, а особенно в навигации и походах водными путями, использовало Русское государство. На престол была призвана скандинавская династия, ославяненная, как представляется, уже во второй половине IX в. или к моменту прибытия в Киев Олега, которого, очевидно, можно считать связанным с Игорем и Ольгой{185}. Мнение, что норманны на Руси сыграли ту же роль, что и конкистадоры[679] в Америке, полностью опровергается при осторожном и исчерпывающем анализе источников. Не находит также подтверждения мнение, будто норманны дали толчок экономическим и социальным преобразованиям и организации государства на Руси. Древнерусское государство было следствием внутреннего общественного, экономического и культурного развития, точно так же как оно определяло образование и других славянских государств, в том числе Польского, которое также оказалось затронутым норманнской экспансией, хотя и более слабой, чем восточные славяне, и приходящейся скорее на второй период походов викингов. Польша и в еще меньшей степени Литва не интересовали норманнов, поскольку находились на периферии торговых путей, связывавших Скандинавию с Востоком и Византией.

Второй период норманнской экспансии начиная с последней четверти X в. характеризовался изменением роли норманнов на Руси. Их место в торговле уменьшается, зато русские князья, в особенности новгородские, охотно прибегают к помощи варяжских отрядов. Тогда-то, вероятно, выражение варяг, первоначально обозначавшее купца норманнского происхождения, получило другое значение — наемный воин. При дворах русских князей бывали ярлы, деяния которых воспевали в своих песнях скальды. Русские князья использовали варягов также и в административных целях, как это убедительно подтверждает «Повесть временных лет», говоря о Владимире, и то же приписывает Рюрику. Административная деятельность норманнов на службе у русских князей нашла отражение в скандинавских сагах[680] и, возможно, в скандинавской терминологии, в особенности в выражении polutasvarf[681]. Однако к этому времени Древнерусское государство уже давно возникло и лишь стабилизировалась его территория и усовершенствовались институты власти.

Теория норманнского происхождения руси и ее государства в историографии была явлением закономерным до тех пор, пока доминировал интерес к политической истории и пока сам исторический процесс представлялся как результат инициативы отдельных личностей, династий, без учета роли масс. Этот методологический изъян стал, однако, препятствием для надлежащего анализа источников, значение которого выяснилось впервые лишь в условиях отношения к прошлому как к единому процессу и тщательного учета в исследованиях всех, а не только некоторых сторон бытия.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Четверть века, истекшие после выхода в свет исследования академика X. Ловмяньского, ознаменовались возрастанием интереса к истории русско-скандинавских отношений раннего средневековья. Это было вызвано, с одной стороны, резким увеличением количества источников, в первую очередь археологических (на территории СССР и в Скандинавских странах); усовершенствованием методики анализа письменных и археологических источников, что расширило их историческую