Брусиловский прорыв. 1916 год - Максим Викторович Оськин

конницей. Если Гилленшмидт это выполнить не может, то сменить, назначить Володченко». Как видим, штаб фронта уже засомневался в том, что кавалерийские начальники настроены на решительный удар, раз в указании штабу армии проскальзывает вероятность смены командования 4-го кавалерийского корпуса.

На следующий день требования главкоюза повторились: «Прошу передать генералу Гилленшмидту мое полное неудовольствие его слабыми действиями и плохой распорядительностью. Есть моменты, когда энергия должна быть всесокрушающая, а действия конницы в таких случаях должны быть нахальны и дерзки». Расширять удар на луцком направлении было нечем, 12-я кавалерийская дивизия еще не выдвинулась вперед, а 4-й и 5-й кавалерийские корпуса продолжали бездействовать. Директива штаба фронта от 26 мая гласила: «Всей кавалерии, в особенности 4-му корпусу, во что бы то ни стало, невзирая ни на какие потери, пробиться в тыл противника…»[164]

В Луцком прорыве русские опасались потерять фланги между армиями и корпусами. Прежде всего, это относилось к 8-й армии, атаковавшей на широком фронте и вскоре после начала наступления распылившей свои ударные группы в пространстве. Между тем, понеся большие потери в тактической глубине обороны, австрийцы были принуждены отводить свои войска на промежуточные рубежи. Чтобы не допустить организованного отхода неприятеля, было необходимо немедленно перейти в преследование конницей, дабы окружить и уничтожить врага еще до его выхода на новый рубеж и последующего закрепления на нем. Немедленное преследование не дает противнику возможности соединиться с подходящими резервами и перейти к жесткой обороне. Цель преследования: расчленение, окружение и последующее уничтожение отходящих неприятельских группировок.

Нельзя было забывать, что к Ковелю уже подходили эшелоны с германскими подкреплениями. В случае приостановки атаки 8-й армии немцы успевали сцементировать развалившуюся оборону австро-венгров. Болотистая местность, прикрывающая разливом реки Стоход Ковель, способствовала обороне. В итоге так и получилось, когда конница не сумела прорвать оборону противника, а наступление Ровненской группы корпусов было приостановлено – это позволило австро-германцам укрепить свои позиции перед Ковелем, превратив их за лето в укрепленный район, насытить боевые порядки артиллерией и пулеметами. Уже 3 июня немцы нанесли ряд сильных контрударов по корпусам 8-й русской армии, остановив их продвижение и вынудив русских перейти к обороне.

Возможно, что определенной ошибкой стало неподчинение генерала Гилленшмидта генералу Истомину. Нельзя забывать, что «основным правилом для ввода кавалерии в действие при развитии прорыва, является обязательное проведение ее частей через руки пехотных начальников, делавших прорыв»[165]. Русские войска действовали порознь. И объединял их действия Я. Ф. Гилленшмидт, не сочувствовавший идее удара кавалерийской массой на Ковель. Возможно, что комкор-46 Н. И. Истомин сумел бы заставить конницу броситься вперед и выполнить приказ штаба фронта, не отвлекаясь на потери.

Стремительность наступления конницы не дает противнику возможности совершить перегруппировку, чтобы парировать натиск наших войск, собрать свои войска в один кулак и восстановить нарушенную систему управления своими войсками. Главная задача прорывающейся вглубь обороны неприятеля конной массы – дезорганизация неприятельского управления, разгром тылов, деморализация противника, перехват путей отхода его войск, нарушение коммуникационных линий. Советский исследователь справедливо заметил, что в позиционной войне роль конницы «заключается в использовании успеха, уже достигнутого другими войсками. Попытка дать ей самостоятельную задачу по прорыву неприятельского расположения в первоначальной стадии операции была бы, конечно, смелым решением, но в то же время и самым неудачным ее использованием (4-й кавалерийский корпус в 8-й армии во время майского наступления генерала Брусилова в 1916 г.)»[166].

В тот же вечер 26-го числа Я. Ф. Гилленшмидт отдал приказ об ударе всем корпусом, вследствие того, что 46-й армейский корпус застрял и не может пробить брешь в обороне противника, чтобы пропустить в прорыв конницу. Однако для наступления были выделены только казаки, а остальная кавалерия стояла в резерве, ожидая результатов. Понятно, что казачья дивизия, имевшая еще меньше огневых возможностей, нежели 77-я пехотная дивизия, хотя и при превосходстве в качестве человеческого состава, не могла иметь успеха. Надо помнить, что спешенная конная дивизия представляет собой пехотный полк.

Получается, что 26-го русские пытались прорвать позиции неприятеля одним полком. Такая атака успеха не могла иметь заведомо, и конкомкор-4 это прекрасно понимал. Атака 2-й казачьей Сводной дивизии П. Н. Краснова у деревни Вулька-Галузийская захлебнулась под огнем венгерских пулеметов, и спустя два дня бесплодных попыток генерал Гилленшмидт отказался от ее продолжения, дабы не терять зря войска, так как стало ясно, что прорваться самостоятельно коннице не удастся.

Уже после войны, в своих воспоминаниях, главкоюз сожалел, что не сменил генерала Гилленшмидта еще до начала наступления. Брусилов считал, что неуспех удара на ковельском направлении Сарненской группой всецело зависел от личности конкомкора-4 – имеются свидетельства, что генерал Гилленшмидт являлся человеком, мягко сказать, противоречивым. Будущий донской атаман в период Гражданской войны А. П. Богаевский вспоминал, что уже в мирное время Гилленшмидт «обращал на себя внимание некоторыми странностями, одной из которых были ночные путешествия по казармам и конюшням, и сон днем». Далее А. П. Богаевский сообщает, что «в Великую войну, уже будучи командиром кавалерийского корпуса, он держал себя иногда так странно, что однажды его начальник штаба генерал Черячукин, доведенный до отчаяния его поведением, вынужден был доложить об этом командующему армией… ночью командир корпуса, под влиянием какой-то бредовой идеи приказал своим вестовым арестовать командующего армией со всем штабом. Поднялся большой переполох, дело, однако, как-то замяли…»[167].

Если учесть, что по плану операции после прорыва кавалерийские корпуса должны были вдобавок форсировать Стоход и пересечь железную дорогу, то становится ясно, что 4-й и 5-й кавалерийские корпуса самостоятельно не могли выполнить задачи высшего командования. Просто потому, что не было пехоты, способной пробить хоть малую брешь для того, чтобы конница могла броситься в тыл противника. Начальник штаба Юго-Западного фронта В. Н. Клембовский указывает даже, что «выбор Гилленшмидта был сделан лично Брусиловым, хотя начальник штаба фронта [сам Клембовский], знакомый с деятельностью кавалерийской дивизии генерала Гилленшмидта во время наступления к Сану, докладывал, что на такую роль он не годится и надо назначить другое лицо, например генерала Володченко»[168].

Тем не менее А. А. Брусилов не сменил Я. Ф. Гилленшмидта, отдав это на откуп армейского командования. Поэтому жалобы главкоюза задним числом тем более лишены основания. Кроме того, нельзя не отметить, что, невзирая на все свои недостатки, генерал Гилленшмидт являлся боевым офицером. П. Н. Краснов, непосредственный подчиненный Гилленшмидта, сообщает, что конкомкор-4 очень часто приезжал во вверенные ему соединения и со своим штабом «жил почти на самой позиции»[169]. Большинство командиров корпусов вообще не бывали на передовой, предпочитая командовать из глубокого тыла.

Конные массы были нужны на луцком направлении, где для них открывался оперативный простор. Отсутствие кавалерийского преследования потрясенных и деморализованных