Брусиловский прорыв. 1916 год - Максим Викторович Оськин

Ударная группа 8-й армии, получившая условное наименование Ровненской группы, состояла из 8-го армейского корпуса В. М. Драгомирова, 32-го корпуса И. И. Федотова, 39-го корпуса С. Ф. Стельницкого, 40-го корпуса Н. А. Кашталинского. Эти войска должны были наступать на луцком направлении, используя наиболее удобная для удара местность, дабы затем выйти к Ковелю с юга.

Для атаки непосредственно на Ковель сосредотачивалась группа А. М. Зайончковского в составе 3-го армейского корпуса и 5-го кавалерийского корпуса. То есть очевидно, что конница должна была развивать успех прорыва 30-го армейского корпуса – одного из лучших корпусов русской армии. Еще севернее располагалась Сарненская группа – 4-й кавалерийский корпус Я. Ф. Гилленшмидта, поддерживаемого 46-м армейским корпусом Н. М. Истомина.

Казалось бы, что организация предстоящего прорыва являлась правильной. Ударная группа движется на Ковель обходом через Луцк, в то время как еще две группы, в каждой из которых сосредоточен армейский корпус и кавалерийский корпус, прорываются на Ковель. Согласно замыслу штаба фронта, конная масса должна была ударом на Ковель не только занять данный железнодорожный узел, но и выйти в тыл той разгромленной неприятельской группировке, что будет отброшена от Луцка, где наносится главный удар, к Ковелю.

Однако все было не так просто. Дело в том, что сама по себе взятая конница не могла прорвать австро-венгерскую оборону. Кавалерия предназначалась для развития успеха после того, как тактическая зона неприятельских оборонительных рубежей будет прорвана и занята пехотой при поддержке артиллерии. Как видим, задача прорыва возлагалась на армейские корпуса (30-й и 46-й), а развитие прорыва – на кавалерийские корпуса (4-й и 5-й).

Как указано, 4-й кавалерийский корпус Я. Ф. фон Гилленшмидта, располагавшийся севернее Ковеля, поддерживался 46-м армейским корпусом Н. М. Истомина. То есть формально все было правильно. Изюминка заключалась в слабом кадровом составе этой пехоты. В 46-й корпус входили второочередная 77-я пехотная дивизия В. Г. Леонтьева, сильно разбавленная новобранцами после боев 1915 г. А также – только что образованная из ополченцев и новобранцев 100-я пехотная дивизия С. И. Гаврилова. Более того – 100-я пехотная дивизия по численности являлась половинной, представляя собой одну бригаду.

Передача 8-й армии 4-го кавалерийского корпуса означала, что конная масса должна будет нанести свой удар по врагу. Поэтому 5-й кавалерийский корпус должен был наступать вслед за 4-м кавкорпусом. В конную группу (ее мы будем условно называть группой Гилленшмидта) были переданы 50 дополнительных легких 3-дюймовых орудий. Штаб фронта еще предполагал, что после успеха прорыва главной группы на луцком направлении тяжелая артиллерия, которой в войсках Юго-Западного фронта катастрофически не хватало, – 168 орудий на 4 армии, так как львиная доля тяжелых батарей была отдана Западному фронту А. Е. Эверта, – будет переброшена в группу Гилленшмидта. Правда, этого так и не произошло.

Имела ли право на существование такая группировка конницы 8-й армии в Брусиловском прорыве? Ведь стоит напомнить, что приданная группе Гилленшмидта пехота была исключительно слаба, предварительной подготовки прорыва не проводилось, а тяжелая артиллерия отсутствовала. Участник войны, в будущем эмигрант-белогвардеец Е. А. Месснер, писал, что такая группировка явилась бессмысленной. Месснер считал, что «планом генерала Брусилова, который хочется назвать невежественным уже потому, что главнокомандующий, располагая 13 кавалерийскими дивизиями, все 13 включает в ударные группы для атаки мощной и глубокой фортификационной системы, непосильной, может быть, и для пехоты». И далее он разъясняет подробно причину неудачи прорыва: «Прорыв фортификационной системы – дело артиллерийско-пехотное; коннице, неогневому роду войск, тут делать нечего. Ее можно приберечь для завершения битвы, когда пехота прорвется через всю фортификационную систему противника. Брусилов же забывал всю войну, что он общевойсковой (генеральный) полководец, и думал, как и в бытность свою корнетом, кавалерийским образом. Это – отличный образ военных мыслей, но для главнокомандующего фронтом он не годится. Если в Черновицком сражении конница атаковала неприступные окопы, то это не значит, что план Брусилова был хорош – хороша была, изумительно хороша была конница. Нельзя также не удивиться постановкой конных дивизий в резерв Ровненской группы 8-й армии и ударных групп 7-й и 9-й армий. Их немыслимо было применить для поддержки атакующей пехоты, потому что коню не пройти в лабиринте траншей и ходов сообщения да еще под напряженнейшим вражеским огнем. А если употребить эти конные дивизии в спешенном виде, то их огневая и ударная сила будет так незначительна, что в позиционном сражении роли большой не сыграет»[153].

Действительно, штаб Юго-Западного фронта, передав 4-й кавалерийский корпус 8-й армии, последовательно настаивал на производстве прорыва и на этом участке, который должен был ведь организовывать не Брусилов, а штаб 8-й армии. Однако командарм-8 вообще не предусматривал использование конницы в прорыве, отводя ей роль прикрытия северного фаса армейской линии. Таким же образом, кстати говоря, поступил командарм-9 П. А. Лечицкий, отправив 3-й кавалерийский корпус в окопы напротив Черновиц.

Другое дело, что, настаивая на вводе большой конной массы в сражение, главкоюз должен был лично проконтролировать разрешение этой проблемы и провести надлежащую группировку конницы 8-й армии, раз уж командарм-8 не желал использовать конницы по ее прямому назначению – вводу в прорыв. Этого-то А. А. Брусилов не сделал, ограничившись общими указаниями и даже больше того – отдав приказ об ударе конной массой по предварительно не разрушенной пехотой обороне врага.

Такой подход не мог принести успеха. Кавалерия не может стать средством прорыва укрепленной полосы. Ее роль – средство развития такого прорыва. Давление на фланги отступающих частей противника должно перемалывать его войска и дробить сопротивление на отдельные очаги. То есть – локализация флангового нажима, а при удаче – и окружения, до подхода своей пехоты.

В любом случае прорыв конницы есть великий моральный фактор окончательного поражения врага, так как один только вопль далеко в тылу «Казаки!» способен заставить неприятельские обозы побежать и забить дороги для своих отходящих войск. Для войск же главное – психологическое ощущение постоянного присутствия на фланге конницы врага, с глубоким заходом ее в тыловую зону. А в русской армии конница применялась как средство проведения редких и ограниченных по своим результатам контратак узко тактических задач.

Многочисленная конница 8-й армии – два кавалерийских корпуса – была сосредоточена на отшибе от главных сил, в стороне от атаки главной группы, на неудобной для прорыва местности. И это в то время как конница была так нужна в центре, где австрийцы бежали, бросая оружие, и требовалось только добить бегущего неприятеля, введя в прорыв большие конные массы. Ошибкой стало то обстоятельство, что корпус генерала Гилленшмидта предназначался не для преследования, а для организации прорыва без поддержки тяжелой артиллерии, сквозь неприятельские позиции, укреплявшиеся 8 месяцев.

Безусловно, Брусилов постарался насытить группу