Фритьоф Смелый - Эсайас Тегнер

обостренные формы. При появлении в 1836 году поэмы «Густав III» поэта Францена  Тегнер пишет графине Шарлотте Мёрнер: «Верьте мне, в этом небольшом произведении гораздо больше ценной поэтической руды, чем в моей гремучей ртути, которую я в течение тридцати лет сжигал в стихах и прозе. Настанет время, когда народ это увидит и признает, и вспомните, что я это предсказывал».

Все чаще и чаще, по словам Тегнера, находит на него «дух Саула», и тогда: «Я чувствую неописуемую горечь, которая ничего не выносит, ничего не щадит ни на небе, ни на земле. Она рождает во мне обычно человеконенавистнические размышления, сарказм и злобу, высказав которые, я тотчас, хотя и поздно, сожалею. Эта горечь совершенно несвойственна моему характеру, скорее кроткому, чем вспыльчивому. Это симптомы болезни и поэтому вдвойне мучительные». В другом письме Тегнер еще более ярко рисует свое душевное состояние; «Фурия, насильно обвенчанная со мной без попа и без подружек и даже без моего желания, рождена кошмаром и вампирихой. Эта фурия, даже когда она не гарцует на моей груди и не сосет крови моего сердца, дает мне понять, что все же она вблизи меня и намерена в любой момент почтить меня своим посещением».

Летом 1840 года произошла давно ожидаемая катастрофа: Тегнер сходит с ума. Создатель «Саги о Фритьофе» отвозится в дом для умалишенных в Шлезвиг под наблюдение известного в то время датского психиатра Йенсена, который, понимая болезнь Тегнера, окружил его исключительной заботой, не применяя к нему никаких лекарств. Летом 1841 года Тегнер возвращается в Векшё значительно поправившимся и окрепшим. В это время он заканчивает свое последнее произведение, большую лирическую поэму «Непорочная невеста» («Kronoljruden»), всю как бы озаренную нежными лучами заходящего солнца. Он описывает крестьянскую свадьбу в селе, где когда-то проживал И. X. Чельгрен[26], один из лучших поэтов «просвещенцев» эпохи Густава III. На свадьбе присутствует сам епископ, устами которого Тегнер говорит:

Чельгрена больше уж нет! Ныне, когда он так нужен...

Должен поэт создавать — не только служа Красоте...

Должен мыслителем быть он, — в нем мысли народа,

Властвует он над сознаньем, как солнце, он зорко глядит.

Должен поэт создавать — не только служа Красоте...

Должен вести свой народ не к тому лишь, что в мире прекрасно,

Но и к тому, что правдиво. Разум поэта — есть все!

Чельгрен, восстань! Ждет Север. Приди же и ратуй

Снова за правду, за право, сознанье и честь.

Вей, как таран корабля, все, что ничтожной пошло...

Стыдно сегодня земле за пустой политический лепет,

Время в тупик забрело, бред извращает сознанье...

Мощным ударом ударь, молнией грозно сверкая, —

Бейся за правду, чтоб поняли мы со стыдом, —

Что мы — великий народ, породивший династию Ваз...

Это творческая программа самого Тегнера. И он кончает страстным призывом: «Боже, Ты Чельгрена нам возроди!» Епископ выпивает до дна наполненный вином бокал и бросает его высоко на ветви раскидистого дуба, откуда доносится его грустный звон.

«Kronobruden» была в сущности лебединой песней Тегнера. Несколько стихотворений, написанных за последнее пятилетие жизни Тегнера по поводу различных событий жизни городка Векшё, были лишь слабым отражением, бледным отзвуком когда-то богатейшей лиры творца «Саги о Фритьофе». Тегнер медленно угасал. На новый, 1845 год он пишет Францену: «Я вступил в свой magnus annus climactericus[27] шестьдесят третий, считающийся роковым для болящих. Да будет воля Твоя! Мы должны подчиниться и смириться. О конце я молю каждый день, хотя думаю, я многое еще мог бы создать здесь на свете».

Старый жизнерадостный викинг-бард побежден буржуазной пошлостью. Этот третий, трагический период в жизни Тегнера заканчивается холодным ноябрьским днем 1846 года.

В мощной фигуре Тегнера, стоящего на стыке двух эпох, ярко отразился синтез классицизма эпохи французских «просвещенцев» и многообразной романтики эпохи победоносного наступления крепнущей буржуазии. Многочисленны были источники, которыми питался Тегнер, но его творческая работа носила самостоятельный индивидуальный и национальный характер и создала богатейшую основу национальной шведской литературы. Это был Пушкин для Швеции, и имя его вошло в Пантеон сокровищницы мировой культуры.

VII

Предлагаемая вниманию читателя «Сага о Фритьофе» является лучшим произведением Тегнера. «Сага о Фритьофе» дается нами в новом переводе Б. Ю. Айхенвальда и А. И. Смирницкого. Вышедший в 1841 году первым изданием полный перевод «Фритьоф-саги» Я. К. Грота, переизданный затем в 1874 и 1898 гг., совершенно устарел. Перевод Грота, стараясь быть как можно более точным, не передает всего аромата поэтического творчества крупнейшего шведского поэта, да и сам язык Грота настолько отяжелил ритмическую легкость «Саги о Фритьофе», что она с трудом осваивается современным читателем. С гениальностью крупного мастера использованные Тегнером всевозможные формы стихосложения — от ритмично-аллитерационной древней «Эдды», через метрическую музыкальность греков и римлян к силлабической математичности романских народов и, наконец, многокрасочной тоничности буржуазии XIX века не нашли своего отражения в переводе Я. Е. Грота.

Заслуга переводчиков заключается в том, что они, сохраняя всюду стихосложные размеры Тегнера, даже в такой трудной для переводчиков песне, как 21-я, построенной на аллитерационной форме стихосложения, сумели найти соответствующие аллитерации в русском языке, не снижая поэтической цельности «драпы»[28], этой своеобразной погребально-дифирамбной песни древних скандинавских скальдов[29].

Стараясь как можно ближе передать текст Тегнера, переводчики, однако, не следуют, подобно Гроту, слепо за лексикальным значением каждого слова, а в поэтически вольных, но вполне покрывающих и выражающих глубокие мысли Тегнера оборотах, воплощают в прекрасном русском переводе это изумительное произведение скандинавской классической литературы. Знакомя нас с малоизвестным у нас мировоззрением древнескандинавской культуры, этот перевод поможет нашему читателю освоить один из крупнейших памятников мировой литературы. В этом отношении большое значение будут иметь и сделанные А. И. Смирницким обстоятельные комментарии.

Письмо Тегнера о его «Фритьоф-саге» и древнескандинавская «Сага о Фритьофе Смелом» (в переводе Я. К. Грота, сверенном и частью исправленном по подлиннику А. И. Смирницким) дадут читателю не только прекрасную иллюстрацию транспонирования Тегнером миропонимания древних скандинавов на язык христианско-буржуазный, но и введут читателя в ту идеологическую борьбу, которая велась в Швеции в начале XIX века.

Читателям, которых заинтересует первоисточник, поэтически обработанный в «Саге о Фритьофе», мы рекомендуем прочесть предисловие Б. И. Ярхо к опубликованным издательством «Academia» «Исландским сагам»: в нем дан прекрасный историко-литературный очерк древнескандинавской «Эдды». Характеризуя последнюю, один из лучших исследователей скандинавской древности, Александр Бугге