«Катюши» – «Сталинские орга́ны» - Артем Владимирович Драбкин

училище у нас, конечно, разные мысли в голове крутились. Но не верилось в плохое до конца. А там, смотрим, все остальные курсанты уже на плацу. Ну, мы тоже встали в строй. И вот, замполит выходит, фамилию уже не помню, он майором был. Говорит: «Дорогие товарищи! Началась война. Немцы вероломно напали на нашу Родину. Они уже бомбили Киев, Минск и другие города».

Что я в этот момент почувствовал? Безусловно, определенное смятение возникло. Но бравады было больше. Мы ведь, пацаны, все думали, что получится, как в песне, которую пели в те годы: «И на вражьей земле мы врага разобьем малой кровью, могучим ударом!» Однако размышлять некогда было. Нам быстро выдали имевшееся в училище оружие и приказали занять огневые позиции юго-западнее училища. Мы начали спешно рыть окопы. Перед нами стояла задача в случае появления немецких танков и пехоты любой ценой остановить их продвижение. Как я узнал позднее, дело было в следующем. В районе Лепеля располагались крупные военные склады. И вот, немецкая группа армий «Центр» уничтожила основные силы нашего Западного фронта в Белостокском и Минском «котлах». После этого фрицы стали продвигаться дальше, в том числе и двигались на Лепель. А наше училище находилось в поселке Боровка, это как раз под Лепелем и как раз на пути у немцев. Таким образом, мы оказались, по сути, единственными, кто должен был противостоять им на этом участке.

И вот нам уже вечером приказ окапываться отдали. За ночь мы вырыли хорошие траншеи, у нас ведь в училище много народу было. И ждем, когда появятся танки. При этом какое у нас оружие было? Винтовки, противотанковые гранаты, ручные гранаты, минометы, которыми мы еще толком пользоваться не научились. Кроме того, были еще пулеметы «Максим» времен Гражданской войны, да и тех штуки три или четыре. В общем, против немецких танков это было не оружие, а смех один. Плюс к тому проучиться мы успели вовсе не так уж много, танковые атаки отражать мы не умели даже в теории.

Под утро появились немецкие танки, сопровождаемые механизированной пехотой. Они шли буквально лавиной. У меня аж дух захватило! Но, думаю, ничего, остановим вас, гадов. У нас ведь глубокая оборона была – целых три линии. Я еще даже переживал, что в третьей линии оказался, и мне толком пострелять по немцам не доведется. Но потом как началось! Танки открыли огонь из пушек, из пулеметов. А мы что? Мы ж мальчишками еще были, каждому 18–19 лет всего. Нас только стрелять и успели научить. Чтобы прицелиться, курсанты из первых двух линий обороны буквально вылезали на бруствер. Конечно, немцы их тут же уничтожали. Но, знаете, даже в такие моменты почему-то еще не думалось, что тебя самого могут ранить или убить. И страха, как такового, не было. И только когда я услышал крики и вой раненых (а стали они отчетливо слышны в грохоте боя лишь к тому моменту, когда первые две линии нашей обороны были практически уничтожены), только тогда я понял, что такое война, только тогда мне стало страшно.

Но страшно-то страшно, а винтовку из рук не выпускаешь, не бежишь. Наоборот, злость охватывает, хочется стрелять и стрелять в этих фашистов. И вот, наши командиры из училища были с нами. Соответственно, отделением, в котором был я, командовал тот же старшина, что и в училище. Его фамилию за столько лет я, к сожалению, уже забыл. Но он казах такой был, усатый, колоритный. Хороший мужик. Во время этого боя все на нас орал, чтобы на самый бруствер не лезли. Хотел, чтобы хоть кто-то из нас остался жив. Но тут и немцы, уничтожив первые две линии, перестали вести огонь из пушек, только из пулеметов продолжали постреливать. Представьте только: огромные железные танки идут на тебя, грохочут гусеницами. Стреляют только из пулеметов, да и то больше для устрашения. Но кажется, что они специально снизили темп стрельбы, чтобы нас живых гусеницами раздавить. Как теперь я понимаю, у немцев, видимо, насчет нас другие планы были. Окружать они нас начали и, вероятно, живыми взять хотели. Мы ж курсанты, молодые, здоровые. Нас и для работы какой-то можно было использовать, в Германию отправить. А тогда, конечно, ужас охватывал. Мы, как могли, палили по ним из винтовок. Но что сделает винтовочная пуля танку? А тут еще вой раненых не утихает, танковые траки продолжают грохотать… Жуткое ощущение. Безусловно, мы не продержались бы долго. Однако командование сделало все, чтобы хоть часть курсантов сохранить. Нам на смену прислали стрелковую часть. Тут немецкие танки и пехота снова открыли огонь в полную силу. Нас уже под плотным обстрелом оттуда выводили. Но что самое удивительное – я отчетливо помню: мне и моим товарищам не хотелось уходить с поля боя, такая злость была. Отомстить за товарищей, уничтожить этих гадов – вот единственное желание. Но командование правильно решило, что заменило нас стрелковой частью. Нас ведь как ягнят перебили бы, а толку никакого от этого не было бы. А за товарищей мы немцам чуть позже отомстили, когда командирами стали.

Из курсантов нас только около трехсот человек уцелело, хотя изначально было около семисот. Нас направили в Москву, а оттуда в Барнаул, где мы и окончили обучение. Выпускаемся, проходим мандатную комиссию. И я в составе группы из тридцати человек был направлен в Москву, где формировались гвардейские минометные части. Это были секретные части. У нас на вооружении был гвардейский миномет БМ-13, который позже в войсках называли «катюшей». Это было новое оружие, секретное. Мы сами даже поначалу всех тонкостей не знали. Нам сказали, что уже в частях все детально объяснят. Сформировали батареи, дивизион. И в составе 6-го отдельного гвардейского минометного дивизиона я был направлен на Волховский фронт.

Что вам запомнилось из боев на Волховском фронте?

Прибыл я на Волховский фронт 15 сентября 1941 года. Командир огневого взвода БМ-13 с каждым из нас побеседовал, поинтересовался, кто из нас где родился, где жил. Конечно, командир взвода делал это не из праздных побуждений. Он сразу объяснил: «Имейте в виду, мы находимся в лесистой местности. Нам нужны кадры, которые знают такую местность, умеют ориентироваться». Ну, я сразу сказал, что жил недалеко от леса и ориентироваться умею. Командир взвода аж просиял. Ему разведчики были очень нужны. В Барнауле, окончив училище, я звание лейтенанта получил и назначение на должность командира взвода. Но командир дивизиона, когда ему командир огневого взвода обо мне доложил, переиграл