Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев

подданных ханов Чингисидов, но и правителей зависимых от них государств. В отечественной историографии наиболее подробное внимание уделяется судам и казням русских князей в Золотой Орде – благодаря многочисленным сообщениям русских летописей и агиографических сочинений (см. подробнее: [Почекаев, 2022а, с. 169–252; Селезнев, 2022, с. 134–166]).

Однако, хотя в ряде этих источников суды над князьями описываются весьма подробно и порой содержат ценные характеристики отдельных стадий процесса, эти описания все же представляют видение данных казусов только с одной стороны. И как следствие, они не отражают многих аспектов организации суда и процесса, а также, что не менее важно, оснований, по которым русские князья привлекались к суду ханов Золотой Орды и судились именно по ордынскому (по сути, монгольскому имперскому) праву, несмотря на то что сами русские земли напрямую в состав этого государства не входили.

Полагаем, что пролить свет на эти вопросы поможет исследование судебных процессов в отношении вассальных правителей, которые проходили не только в Золотой Орде, но и в других чингисидских государствах и нашли отражение в произведениях, относящихся к так называемой имперской историографии, равно как и в собственных источниках этих государств.

Сельджукские султаны и сановники перед судом золотоордынского правителя Бату

Взаимоотношения золотоордынского правителя Бату с сельджукскими султанами в 1240–1250-е годы неоднократно привлекали внимание специалистов по истории Сельджукского государства, в особенности тех, кто специально занимался вопросом его пребывания в вассальной зависимости от Монгольской империи. Однако при этом все исследователи рассматривали такие отношения лишь как эпизод политической истории Сельджукского султаната с его соседями. Так, В.А. Гордлевский, К. Каэн и В.М. Запорожец охарактеризовали отношения золотоордынского правителя с малоазиатскими султанами как краткий эпизод в общей истории государства Сельджуков с XI по начало XIV в. [Гордлевский, 1960; Запорожец, 2017; Сahen, 2001]. Для Р.М. Шукурова эти отношения стали иллюстрацией особенностей развития взаимоотношений Византийской империи, Сельджуков и монгольского Ирана [Шукуров, 2001]. Автор этих строк в свое время кратко охарактеризовал «сельджукскую политику» Бату [Почекаев, 2018а, с. 146–147, 216–217]. Наиболее подробно отношения Бату с сельджукскими властями освещены в специальных работах по истории султаната именно в монгольский период, в частности в трудах Ч. Мелвилла и С.Н. Йилдиз [Melville, 2009; Yildiz, 2006].

В рамках данного исследования нас привлекла возможность рассмотреть отношения повелителя Золотой Орды с правителями и сановниками Сельджукского султаната именно в историко-правовом и отчасти историко-процессуальном аспекте – насколько нам известно, до сих пор подобного рода исследования не проводились. Такой анализ, как представляется, позволит уточнить не только некоторые особенности отношений Золотой Орды и Сельджуков в 1240–1250-е годы, но и специфику взаимодействия Улуса Джучи с центральными властями Монгольской империи и ее региональной администрацией в Иране, а также детали правового статуса Бату как правителя Золотой Орды и главы рода Чингисидов в рассматриваемый период.

Основными историческими источниками сведений об указанных отношениях являются в первую очередь труды турецких авторов XIII–XIV вв. – Ибн Биби [Ibn Bibi, 1902] и Карим ад-Дина Аксарайи [Aqsarāyī, 2000]. Достаточно подробные сведения об интересующих нас событиях содержатся также в сочинениях других восточных авторов, прежде всего сирийского ученого второй половины XIII в. Григория Абу-л-Фараджа (Бар Эбрея) [Bar Hebraeus, 1932, p. 410–422]. Некоторые детали присутствуют в трудах персидских авторов XIII–XIV вв. – Рашид ад-Дина и Хамдаллаха Мустауфи Казвини [Рашид ад-Дин, 1960, с. 120, 124, 151; Qazwini, 1913, p. 109–110]. При этом нельзя не отметить, что сведения этих авторов нередко противоречат друг другу, что, как мы убедимся ниже, привело к различным трактовкам событий (включая и вполне очевидные ошибки) современными исследователями, опиравшимися на их труды. Тем не менее, как представляется, информация средневековых источников и их интерпретация специалистами дают достаточно материала для раскрытия выбранного нами аспекта и решения поставленных задач.

Причиной того, что именно Бату первоначально стал восприниматься Сельджуками как их сюзерен и покровитель, послужили итоги переговоров между правителем Улуса Джучи и послами султана Гийас ад-Дина Кей-Хосрова II, состоявшихся после разгрома сельджукской армии при Кёсёдаге 1243 г., в результате которых султан признал себя вассалом Бату и получил от него соответствующий ярлык и пайцзу [Cahen, 2001, p. 175]. Возникает два вопроса: во-первых, почему послы султана были направлены именно к Бату; во-вторых, почему улусный правитель позволил себе выдать новому вассалу ярлык[89], что являлось исключительной прерогативой верховных правителей Монгольской империи – ханов.

Для ответа на первый вопрос следует вспомнить, что в это время в Монгольской империи наступило междуцарствие: хан Угедэй умер в 1241 г., а его сын и преемник Гуюк занял трон лишь в 1243 г. Соответственно, формальным регентом империи стала Туракина, вдова Угедэя, которая сосредоточилась на сохранении контроля над ханской ставкой и центральными регионами империи, тогда как пограничные регионы и тем более соседние государства в сферу ее интересов не входили. Кроме того, Бату как член ханского рода и наследственный правитель Улуса Джучи был самым высокопоставленным из правителей западных владений Монгольской империи, в то время как монгольские военачальники и наместники Ирана – всего лишь нойонами, не принадлежавшими к правящей династии. Неудивительно, что сельджукские власти сочли целесообразным апеллировать к воле наиболее статусного правителя их победителей-монголов. Что же касается права выдавать ярлыки, то поначалу Бату, видимо, сам присвоил его себе в связи с тем же междуцарствием[90], однако позднее это право было закреплено за ним официально: после смерти Угедэя и чуть позднее – его старшего брата Чагатая (1242) второе поколение Чингисидов сошло с политической сцены и Бату как глава рода Джучидов, потомков старшей ветви «золотого рода», стал и официальным главой всего рода Чингис-хана. Это позволило Бату занять исключительное место в семейной и имперской иерархии и пользоваться теми же прерогативами, что и ханам, находившимся в Каракоруме (см. об этом подробнее: [Почекаев, 2018а, с. 207–209]).

В связи с вышесказанным нельзя не отметить весьма сложное положение монгольского наместника в Западном Иране нойона Байджу. С одной стороны, он формально являлся представителем интересов монгольского хана, с другой – не мог игнорировать статус и полномочия Бату как фактического правителя западной части империи. Уязвимость позиции Байджу заключалась в том, что сам он изначально не был официально утвержден в статусе ханского наместника: таковым был его предшественник Чормагун, назначенный Угедэем, тогда как Байджу лишь принял на себя обязанности правителя монгольского Ирана после болезни и смерти Чормагуна (1242) [Melville, 2009, p. 54]. Однако, будучи непосредственным участником войны с Сельджуками и победы при Кёсёдаге, он, конечно, не мог не воспринимать их как своих подчиненных.

Как бы то ни было, поначалу никаких проблем в отношениях Сельджукского султаната с монгольскими правителями Золотой Орды и Ирана не возникало. Они начались лишь после смерти султана Кей-Хосрова II (1246), оставившего трех сыновей: одиннадцатилетнего Изз ад-Дина, девятилетнего Рукн ад-Дина и семилетнего Алла ад-Дина. Причем сам султан намеревался сделать преемником именно младшего, однако влиятельные эмиры вполне обоснованно