Путь Инквизитора. Том 3. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

Пауза, повисшая на несколько секунд, признаться, забавляла генерала, да и удивлённые лица гостей тоже. А потом бургомистр и капитан Вайзен уставились на помощника прокурора: ну, и что ты теперь будешь спрашивать?

А Волков ещё и усугубляет его позицию:

— Это в меня, в меня стреляли из того дома, я в том уверен.

— Э-э… — закряхтел помощник прокурора — и наконец нашёл, что спросить: — Но как же кто-то осмелился бы стрелять в целый отряд вооружённых людей? Уж для того, кажется, нужно быть необыкновенным храбрецом.

— А как же можно посреди бела дня, при людях, напасть на карету уважаемого человека, когда в ней находятся графиня и юный граф Малены, и при том тяжко поранить двух видных в городе людей, представителей влиятельной фамилии, а уже после в ночи напасть, — он снова обводит рукой вокруг себя, — на этот дом и брать его штурмом полночи. Разве то были не храбрые люди?

И видя, что Больцегер молчит, на имея на его вопросы ответа, он добавляет:

— Сначала те храбрецы попытались убить моего племянника и мою сестру, отчего же им не попытаться убить меня, человека, что непременно будет защищать членов своей семьи? Что же тут вас удивляет, дорогой господин помощник прокурора?

— Но как же вы ночью оказались там? — не сдавался прокурор.

Тут барон вздохнул:

— Всем моим друзьям известно, что я часто страдаю бессонницей, и лучше любых капель от неё мне помогают прогулки перед сном. Вот я и прогуливался.

— С отрядом в двадцать человек? — не верит Больцегер.

— В городе, где на уважаемых людей, на женщин и детей нападают прямо посреди дня, ночью всякому человеку надобно иметь крепкую охрану, — заявляет Волков и добавляет: — Или вы считаете по-другому, господин помощник прокурора?

— Но вы бы могли перед сном прогуляться и по саду; в резиденции Кёршнеров, говорят, имеется неплохой сад? Зачем же вы поехали по столь опасному городу ночью? — продолжает наседать Больцегер.

— Вам, видно, про то неизвестно, — отвечает ему генерал всё так же уверенно, — но я по давнему ранению хром, и прогулки пешком не приносят мне должного упокоения и приятного утомления, а вовсе даже напротив… Посему я езжу перед сном верхом, — и он заканчивает с присущей ему едкостью: — Уж извините, что позволяю себе такие вольности.

— Но… — Больцегер всё ещё пытается найти хоть какой-то повод для обвинения, — жители того дома… ну… того, что подвергся нападению, или, как вы утверждаете, из которого в вас стреляли, уверяют, что вы также хотели ещё и поджечь их.

— Поджечь? — тут уже Волков смеётся, видя, как бургомистр вздыхает, глядя на прокурора: Господи, что он несёт? Да и капитан городского ополчения смотрит на того, как минимум, с непониманием. — Я хотел поджечь тот дом, имея хворост? Вы опросите стражу, которая меня видела, были ли при мне телеги с хворостом, или у моих людей на сёдлах были вязанки, или мы хотели поджечь тот дом без всякого горючего? Я не понимаю. Вы уж поясните свой вопрос.

Пояснить помощник прокурора ничего не мог, и, кажется, вопросы у него закончились; и он взглянул на бургомистра: ну, у меня, наверное, всё. И сказал на прощание генералу:

— Я в точности передам наш разговор господину прокурору.

— Я очень на то надеюсь, — ответил генерал.

А когда помощник прокурора покинул залу, а за ним вышел и капитан Вайзен, бургомистр остановился и, как бы извиняясь за визит, пояснил:

— Больцегер… Он человек молодой, на месте новый, ещё не всё понимает и старается выслужиться перед своим начальником. Вот, как говорится, и роет землю…

«Понимаю, понимаю», — кивал генерал; он принимал эти невыраженные извинения бургомистра, хотя на самом деле он ещё до того, как отправиться на ночную свою затею, знал, что к нему после неё обязательно явится кто-нибудь из городских властей. И после он поинтересовался:

— Кстати, друг мой, а кто назначает городского прокурора?

— Гильдия юристов города предлагает двух своих кандидатов на сей пост, а утверждает прокурора, — тут он развёл руками: ну, а как иначе, — городской совет.

— Городской совет, — понимающе кивал генерал. — Ну конечно же, как тут что-то может обойтись без господ сенаторов, — впрочем, всё, что он теперь делал, всё, что только ещё намеревался делать, всё было связано с этим важным городским институтом.

Бургомистр же поклонился, но перед тем, как уйти, тихо произнёс:

— Гейзенберги в бешенстве, а все, кто поддерживает их… — тут он, конечно, имел ввиду всех Маленов, — обескуражены. Никто до сих пор и представить не мог, что кто-то осмелится вот так вот, не в шутку, а всерьёз, ответить этим скандалистам.

— Всерьёз ответить? — тут генерал изобразил на лице удивление. — Дорогой бургомистр, вы и вправду думаете, что это было всерьёз? — тут он поднял палец и покачал им. — Нет, нет, нет… Всё, что было этой ночью, это было совсем не всерьёз, вот как к городу подойдут мои люди, что были со мной в походе… — тут генерал делает паузу. И теперь господин Ольбрехт успевает сказать:

— Так, значит, ничего ещё не кончено? — на лице бургомистра теперь даже самый ненаблюдательный человек смог бы заметить серьёзную обеспокоенность. Тем не менее на его вопрос генерал отвечает смехом, настоящим смехом:

— Ха-ха-ха… Да вы шутник, господин бургомистр, — а потом он подходит к Ольбрехту ближе и говорит холодно, да так холодно, что у того вытягивается лицо: — Негодяи хотели убить моего племянника, а может, и сестру заодно с мальчиком; они пролили кровь Фейлингов… И кем же я буду в глазах моих друзей, если на пролитую ими кровь буду отвечать лишь пустой тратой пороха? Нет, господин бургомистр, нет… Пусть мерзавцы даже и не думают, что на этот раз их злодеяние сойдёт им с рук. На этот раз они за всё заплатят кровью.

— Угу, — кивнул ему в ответ Ольбрехт, дескать, понимаю вас, а потом и откланялся. — До свидания, господин барон.

⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀

Как городские люди ушли, генерал в хорошем расположении духа сел завтракать и очень даже мило болтал обо всяком с хозяйкой дома, которая, хоть сама есть не желала, но за столом с гостем сидела, чтобы тому не было скучно; а потом пришла и его внучатая племянница и, как обычно, влезла деду на колени и стала показывать ему в ушках серёжки, которые он вчера ей подарил, а тот и