Убайдулла-наме - Мир Мухаммед Амин-и Бухари

погрузился в сон на колючках несчастья тем боком, который покоился у него [до того] на постели отдохновения. В ту весну бутоны тысячью [своих] уст смеялись над его неодобрительными действиями, ибо последние были плачевны; он же думал, что это весенние наслаждения; соловьи заливались свистом при его ошибочных поступках, а он слышал /151б/ в этом любовные мелодии.

Стих:

Когда у уха не бывает [хорошей] восприимчивости, какая польза от хороших речей?

Но у аталыка и войска было такое убеждение, что дерзости дадхи во всем этом происшествии способствовал [сам] государь. Затеялось серьезное дело, потому что эмиры и войско стали подозревать последнего. В [ближайший] пятничный день [эмиры и представители армии] не пошли на поклон государю, как это было до сих пор принято. Эти люди волей-неволей разбили камнем возмущения чашу счастья, показывающую мир, здание радости разрушили “тишею”[248] позора, чистое вино веселия замутили содержимым ночной вазы бедствия и рукою вихря несчастья пустили на ветер небытия радость [осуществления] желаний. По самой форме своей их глаза, [казалось бы] видящие благо, [в действительности], как глаз [цветка] нарциса, были лишены света проницательности; [их] слушавшие советы уши были лишены силы слуха. Хотя дальновидный разум давал [им хороший] совет, но покров судьбы спустился /152а/ на их проницательное зрение и они перестали видеть истинный путь. Разрешающий затруднения в тонкостях давал им [благие] указания, но избыток бедствия повернул их поводья от направления чести. У государя от такой дерзости эмиров и войска благоуханно [умиротворенное] настроение стало подавленным, его благородное светоносное сердце от додобных несправедливых выходок изменилось и удар его гнева был столь велик, что он отдал такой приказ: “Всякий, кто будет мне рабом и доброжелателем, взошедши в высокий арк, пусть явится готовый послужить мне!”. Этот приказ как нельзя лучше соответствовал желаниям [Ни'матуллы] дадхи. Он опередил весь народ и привел своих людей [в арк] к подножию престола власти. Аталык и военные, по недомыслию уразумевши [в этом] другое, говорили друг другу: “расположение государя к Ни'матулле больше, чем к другим рабам, почему он и потребовал его к себе”.

По этой причине между государем и войском возникло больше /152б/ [взаимных] опасений и страха и они стали подозревать друг друга [в коварных замыслах]. И днем, и ночью старались принять меры предосторожности [один против другого]. Лживые послухи и презренные люди, ищущие волнения и смуты, сочли настоящий момент весьма благоприятным [для себя] и стали говорить [всевозможные] речи и разводить [всякие] сплетни, вследствие чего высоко взвилось знамя мятежа.

Стихи:

Не подпускай близко к себе сплетника,

Ибо вмиг он воздвигнет сотню смут.

Впрочем, лишь всевышний аллах всезнающий!

О ПОСЫЛКЕ ГОСУДАРЕМ ШАТИРПАРИ[249] В БУХАРУ С ПИСЬМОМ К СВОЕЙ МАТЕРИ С ИЗВЕЩЕНИЕМ О СОБЫТИЯХ В САМАРКАНДЕ, О ПОДОЗРЕНИЯХ БУХАРЦЕВ И О ВЫСТУПЛЕНИИ ИХ ПО ЭТОЙ ПРИЧИНЕ.

Государь земной поверхности от сего происшествия столь глубоко погрузился в море размышления и обдумывания, что его благоуханная мысль совершенно не была спокойна за бухарский престол. Естественно, что он ввиду всего происшедшего отправил за своею печатью письмо своей матери в Бухару. Состоялось высочайшее повеление, что это поручение должен выполнить самым спешным образом [скороход] Шатир-пари. Этот несущий несчастие, который в быстроте мог поспорить с /153а/ утренним ветром и в отношении скорости не считался с быстротою демона из гор Каф, во исполнение почтенного [царственного] приказания с быстротою молнии, подобрал подол халата и, как ветер, пустился по дороге в Бухару. За одни сутки он совершил путь от Самарканда до Бухары. То страшное событие [мятеж в Самарканде войск], о котором до сих пор бухарцы говорили втихомолку, [теперь], с прибытием Шатирпари, получило огласку. Люди заговорили о нем во всеуслышание и делали [свои] выводы. Шатирпари вручил драгоценное письмо матери его величества. Из его содержания она узнала, какая смута и мятеж возникли, в Самарканде, как отнеслись бессовестные узбеки к государю и что за взаимоотношения установились [между ними]. Худаяр парваначи мангыт, являющийся предводителем племен правой и левой стороны в это время был назначен падишахом охранять город [Бухару]. Испытывая страх [пред могущими произойти событиями], он послал человека за Мухаммед Яр ишикакабаши[250] дурманом, правителем Каракуля. Мухаммед Яр, [пришедши], беспечно разбил свой лагерь у ворот высокого арка. Горожане не замедлили сделать свои выводы из прихода /153б/ Мухаммед Яра и стали говорить речи, далекие от истинного положения вещей. Подробности сего краткого изложения таковы: в умах благородных и простых людей сложилось убеждение, что письмо государя к его матери было написано относительно казни Абулфайз султана. Веским доводом в пользу этого было то, что у государя, в его светоносной голове, мелькнуло опасение: не дай бог, если Худаяр парваначи по указанию мятежных эмиров и войска посадит в Бухаре на царственный престол Абулфайз султана.

Двустишие:

Время родит хорошее и дурное,

Звезда [судьбы] бывает то другом, то врагом.

По этой причине к смуте в Самарканде прибавилось еще смятение и волнение населения Бухары. Худаяр бий, вследствие таких дурных подозрений бухарцев по своему адресу, сколько не старался быть благожелательным, не привлек к себе ничьего сердца. Городские старшины, делая смотр кварталу за кварталом, предъявили воинское снаряжение и приказали арбабу области[251], чтобы он укрепил башни по крепостным /154а/ стенам и поручил бы охрану ворот бдительным людям. *Сельское население[252] под влиянием этого горестного происшествия, погрузившись в море смятения, предпочло выселиться [из своих мест] и перевезти свои семьи в город. И такая смута и анархия настали среди обитателей Бухары, что как будто они переживали ужасы страшного суда. Подонки общества и бандиты, только и искавшие таких дней, стали отнимать у мусульман имущество. Эти лжецы, способствуя панике народа распусканием ложных вестей о приближении хивинцев, [успешно] занимались своим делом.

О ПОСЫЛКЕ МЯТЕЖНЫМИ ЭМИРАМИ КО ДВОРУ ВЫСОКОДОСТОЙНОГО ГОСУДАРЯ ХОДЖИ АБДУРРАСУЛЯ САМАРКАНДИ И СУЛТАН ХОДЖИ НАКШБЕНДИЯ, ОБ ОБНАРУЖЕНИИ [ИМИ] СОБСТВЕННОЙ СЛАБОСТИ И О ТРЕБОВАНИИ ИЗГНАНИЯ НИ'МАТУЛЛЫ ДАДХИ

Двуязычное перо, двинувшись в направлении Самарканда, так излагает тамошние события. Султан ходжа накшбенди, являющийся сливками фамилии величия и квинтэссенцией дома ходжей, был молодым деревом дворца руководительства [на пути к высшей Истине], вспоившим /154б/ [свои] действия чистою водою науки [о божестве] и возростившим в цветнике святости розовый куст сочащимися каплями разума и благочестия; в этом походе [Убайдуллы хана] он был при