Напоминание старых истин - Анатолий Андреевич Ананьев

лишь в книгах отдаленного будущего. Надо ли нам дожидаться такого дня, когда дела первого в мире рабочего государства, его успехи внутри страны и миротворящее влияние на общую жизнь планеты увеличатся в нашем восприятии до «колоссальных размеров» и разные «неровности» и «прозаические подробности» нашей жизни, «столь заметные и резкие вблизи настоящего», будут уже скрыты от нас? Я думаю, мы не можем быть сторонними наблюдателями жизни, а должны быть активными участниками и строителями ее; и требование это прежде всего следует предъявить молодым писателям, которые только начинают входить в литературу и от которых мы вправе ожидать произведений, написанных на самые живые темы современности. Было бы естественным — новое поколение несет свое слово народу, и слово это о своем времени. Но к сожалению, с молодой литературой дело обстоит далеко не так. На недавнем совещании редакторов литературно-художественных журналов, которое проводилось Союзом писателей СССР, главный редактор журнала «Жулдыз» с тревогою говорил, что большинство молодых писателей в республике охотнее и лучше пишут о прошлом, чем о настоящем; причем — о том прошлом, которого они не знают, но которое в той или иной мере опоэтизируется ими, как будто никогда не было ни бедняков, ни богачей, ни жесточайшей эксплуатации. Подобная тенденция опоэтизации прошлой жизни, особенно сельской патриархальщины, заметна и в других национальных литературах, и в частности в российской, русской литературе; об этом достаточно говорят рукописи, поступающие к нам в редакцию «Октября» от многих молодых писателей, рукописи, до того уныло-однотипно рассказывающие о бабушках, прабабушках и дедах, как они славно жили, что невольно возникает мысль о будущем нашей литературы. Когда же начинаешь беседовать с таким молодым писателем, то оказывается, что и живет-то он отнюдь не бабушкиной жизнью, а вполне современной, и видит, как жизнь вокруг него насыщается техникой, преобразуется и труд, и быт людей, и сам он активно участвует в этом преобразовании и рад ему, а пишет — о прошлом. С подобным явлением столкнулись многие руководители семинаров и на последнем Всесоюзном совещании молодых писателей, когда вдруг выяснилось, что содержание большинства представленных на обсуждение рукописей — это тоска в том или ином выражении по умирающему, а вернее, давно уже умершему патриархальному укладу жизни. Создается впечатление, будто никогда не было у нас в России ни крепостничества, ни кулаков-мироедов (слово-то какое: мир едят! так просто, сидя за столом, не выдумаешь); как будто не о русском крестьянстве были написаны «Антон Горемыка» и «Кому на Руси жить хорошо?», и Салтыков-Щедрин как будто никогда не говорил, что деревенская жизнь нуждается не в «идиллических приседаниях перед ней», как будто бы не было ни «Деревни» Бунина, ни многочисленных рассказов Чехова на эту тему, ни страшных правдивостью своею рассказов и очерков Короленко и не было, наконец, Горького; мы почему-то берем под сомнение все эти свидетельства современников и выстраиваем какую-то свою концепцию прошлой жизни народа. Для чего? Я не берусь отвечать на этот вопрос, но, упрекая молодых писателей, мне кажется, мы должны прежде всего упрекнуть себя. В свое время некогда молодые и способные писатели, жившие в самых разных областях и республиках нашей страны, в творчестве своем обратились (разумеется, каждый на своей национальной основе) к недавнему и давнему прошлому нашей деревни. Они написали ряд талантливых книг, и обращение их было во многом продиктовано и оправдано жизнью. После мартовского (1965 г.) Пленума Центрального Комитета КПСС, когда правительственным решением были предусмотрены крупные капиталовложения в сельскохозяйственное производство и начался новый этап преобразований в деревне, правомерно было обращение писателей к этой теме, к истокам трудовых и нравственных начал; и правомерным было, что критика с добром встретила «деревенские» произведения и щедро писала об их авторах; но затем щедрость и похвалы критиков превратились как бы в некое единственное в своем роде мерило идейности и мастерства, и мерило это стало перекочевывать из статьи в статью, создавая неверное впечатление о развитии в целом советской литературы, а главное — оказывая нежелательное, мягко говоря, воздействие на молодых, начинающих писателей. Мы как будто делали благородное дело и радовались тому, что делали, но последствия, то есть результаты, этого нашего дела оказались весьма и весьма неожиданными и не могут не настораживать нас. И нам теперь придется подумать, как исправить свою ошибку, потому что речь идет о будущем нашей литературы.

В последнее время, когда мы говорим о критике, мы чаще всего употребляем слово «комплиментарность» и призываем авторов статей и рецензий к более резким и определенным высказываниям, забывая, что критика, собственно, должна соответствовать тем явлениям, о которых судит; мы забываем, что критическая мысль — это, в сущности, сознание действительности и что самым опасным здесь является субъективизм. Ничто не приносит столько вреда, как субъективизм в критике, о котором наши классики еще в прошлом столетии писали так: «Многие под критикою разумеют или осуждение рассматриваемого явления, или отделение в нем хорошего от худого — самое пошлое понятие о критике! Нельзя ничего ни утверждать, ни отрицать на основании личного произвола, непосредственного чувства или индивидуального убеждения: суд подлежит разуму, а не лицам, и лица должны судить во имя общечеловеческого разума, а не во имя своей особы. Выражения: «мне нравится, мне не нравится» могут иметь свой вес, когда дело идет о кушаньях, винах, рысаках, гончих собаках и т. п.; тут могут быть даже свои авторитеты. Но когда дело идет о явлениях истории, науки, искусства, нравственности — там всякое Я, которое судит самовольно и бездоказательно, основываясь только на своем чувстве и мнении...» недопустимо. «Критиковать — значит искать и открывать в частном явлении общие законы разума, по которым и через которые оно могло быть, и определять степень живого, органического соотношения частного явления с идеалом». Я не хочу сказать, что все в нашей критике плохо; я говорю только о субъективизме, о тех статьях, которые все чаще и чаще появляются в нашей печати и в которых литературный процесс трактуется явно со вкусовых или иных тенденциозных позиций.

Проблем в литературе много; я затронул лишь некоторые; но наличие проблем вовсе не означает, что мы топчемся на месте; литература движется, и на пути у нее, очевидно, будут возникать еще и еще разные нерешенные дела. Но чем правдивее мы будем перед жизнью, перед собой и перед литературой, чем смелее будем говорить о том, что мешает нашему общему движению, а главное, чем смелее и решительнее будем устранять недостатки и просчеты — тем здоровее будет творческая атмосфера, тем дружественнее и терпимее мы будем относиться друг к другу, к разным литературным наклонностям и талантам. Есть