Выбор - Галина Дмитриевна Гончарова

впивались они нещадно, назад тянули… вроде и невелик вес, а поди, поноси его с утра до поздней ночи? А свекровушка ругалась еще, мол, не смей ходить ровно чернавка какая, без пуда золота на всех местах, не смей мужа позорить!

— Оставь. Так пойду.

— Ровно нищенка какая!

— Помолчи, Аксинья, и не только со мной, а вообще язык придержи. Кивай да улыбайся, кто бы чего не высказал. Поняла?

Аксинья нос сморщила, фыркнула, показывая, что лучше других разберется, да и кивнула.

— Да.

— Вот и ладно. Пойдем…

Да только уйти и не успели боярышни, в дверь постучали.

* * *

Не утерпел Федор, да и кто б стерпел, на его-то месте. Устя стука в дверь не ожидала, но открыла. Засов отодвинула — стоит, смотрит, ровно на сокровище какое.

— Добрый день, царевич.

— Устя… Наконец-то!

Устя от рук, которые ей на плечи целили, отодвинулась.

— Ты, царевич, себя в руках держи. Я тебе не невеста даже, дочь боярская, на смотрины приглашенная, нас тут много таких!

— Будешь скоро и невестой моей, и женушкой любимой, — Федор только свое услышал.

— Как буду женой, так и разговор другой будет. А пока не обессудь, не могу я так.

Федор хоть и злился, но правоту Устиньи понимал. Может, и поддерживал, плоха та девка, которую к чему угодно двумя словами склонишь, которая за честь девичью не постоит!

— Хорошо же. Лекарь доложился уж. Теперь все на вас смотреть будут: братец мой, матушка, ну и сам я, конечно, только на тебя смотреть и буду. Я-то выбрал уже, матушка выбору моему противиться не станет, она мне счастья хочет, а Боря, что бы ни сказал — не слушай. Ты не бойся брата, Устенька, не страшный он.

— А потом? — Устя спокойно говорила, а внутри дрогнуло все, в крике истошном зашлось.

Не пойдет она на такое второй раз! Овдовеет до свадьбы!

ДОВОЛЬНО!!!

— А потом честным пирком, да за свадебку. Поживешь дней десять в палатах, как раз приготовить все успеют.

Устя кивнула. Потом кое-как с собой справилась, заговорить смогла, дрожь не выдала, бешенство свое усмирила.

— Хорошо, царевич. Как скажешь, так и будет.

Федор на боярышню посмотрел.

Стоит, глаза сверкают, щеки раскраснелись, губы кусает… он и не понял, что не от счастья то, а от гнева неистового, что мечтает она сейчас сердце его сжечь, а лучше — вырвать живое и каблуком растоптать, за все сделанное. Покамест не сделанное, так ведь маленькая гадюка в большую вырастет, яда не растеряет!

Но Федор-то подумал, что на Бориса Устинья гневается, а его — любит, разве ж его кто может не любить?

— Помни о том, Устиньюшка. Хорошо помни.

Развернулся, да и вышел. Аксинья, которая все время на лавке просидела в углу, тише мыши, ахнула только.

— Устя… как он тебя любит-то!

И что могла ей Устинья на то ответить? Может, в другое время и не стала бы, а сейчас…

— Молчи, дура!

Обиделась Аксинья, да и дверью хлопнула.

* * *

Позавтракав, все семеро боярышень в одной горнице собирались. Задумано было так, что они свое искусство в рукоделии показывали, а заодно разговаривали, старались себя получше выставить, соперницу похуже показать. Устя это еще из той, черной жизни своей помнила.

И как травили ее остальные шесть боярышень, и как не понимала она — за что?

И как плакала потом в своей горнице…

Палаты царские сродни клетке с заморскими зверями тихрами, только покажи слабость — вмиг тебя на когти возьмут, мяукнуть не успеешь. Устя ее тогда всем показала, зато сейчас отыграться собиралась, реванш взять за обиды прошлые. Когда поведут себя боярышни иначе, может, и не станет она когти показывать, да вряд ли. Девичья-то стервозность, она от века не меняется.

Вошла, улыбнулась, поздоровалась.

Хмыкнула про себя… сидят боярышни, набеленные-нарумяненные, ровно куклы какие, все в драгоценностях, все в дорогой парче… и вышивка-то не ладится ни у одной, и пряжа не идет… куда уж тут рукодельничать, когда от вышитой ткани руки не гнутся, рукава летника на пол падают, того и гляди в рукоделии том запутаются…

Жуть жуткая.

— А ты что делать будешь, боярышня?

Степанида Андреевна тут же стоит. Замерла, от колонны и не отличишь, разве что колонну в уборы драгоценные не наряжают. Вот кому и жемчуга можно вплетать, и нити золотые, любой вес кариатида снесет, не задумается.

Устя давно уж решила, чем заниматься будет.

Еще в монастыре научилась она, хоть и давно то было, а помнится искусство, хорошо помнится. Не давалось ей рукоделие никак в те времена. Нить выходила толстая да грубая, рвалась, что ни минута, иголки ломались, вышивка пузырями шла, а вот кружево неожиданно легко у нее пошло.

Переплетаются коклюшки, постукивают… тихо так, легонько позванивают, и кружево возникает ровно само собой.

Это и мать-настоятельница оценила в той, черной жизни. Восхищалась, говорила, что такое продавать на пятикратный вес серебра надобно.

А Устя через коклюшки и к чтению пристрастилась. Сначала узоры диковинные в книгах выискивала, потом буквы в слова складывать начала, а потом и вовсе без книг жить не смогла, переписывать стала, языки учить начала. А кружево не бросила, хоть и реже плести стала.

— Найдутся ли коклюшки да подушка?

— Как не найтись. Сама нитки намотаешь али помочь позвать?

Устя плечами пожала.

— Велик ли труд — нитки намотать? Сама справлюсь, когда принесут. Белые, простые, можно даже не шелковые.

Степанида Андреевна кивнула, и через десять минут все Усте принесли.

Устя и не задумалась, руки сами все вспомнили, намотала нитки на двенадцать пар коклюшек, иголки воткнула — и пошла плести, не видя и не слыша. И возникали перед ее глазами узоры метельные, снежные, зимние… вот дорога через лес бежит, по ней белый кот идет, хвост задрал, зиму за собой ведет-зовет, лапами подгоняет, хвостом метель заметает… надобно потом пару бусин достать, может, кошачий глаз, да и вставить в плетение. Устя помнит, как это делается…

Боярышни пару минут просто смотрели, потом перешептываться стали.

— Ой, я уж и не помню, когда простых ниток касалась, у батюшки моего только шелковые в обиходе.

— Не боярское это дело — прясть да шить, еще б за грибами ходить приказали…*

*- Между прочим, по некоторым источникам, царица Мария Милославская, жена Алексея Михайловича Романова в девичестве преотлично ходила, собирала грибы и ими торговала.