Ночевала тучка золотая. Солдат и мальчик - Анатолий Игнатьевич Приставкин

– Я, я Саск… Хоти, и даэк зыви… Буду Саск…

И опять орех жевал… И по одной ягоде виноград давил прямо в губы.

– Я Саск… А ты жыват… Жыват… Харош будыт…

И Колька первый раз кивнул. Дело пошло на поправку.

Алхузур откликался на имя Сашка, оно ему нравилось. Колька лежал в углу на матраце, куда его перетащил Алхузур, накрыв вторым матрацем.

Однажды не выдержал, заглядывая в лицо Алхузура, спросил:

– А Сашки правда не было?

Алхузур грустно посмотрел на больного товарища и покачал головой.

– Сылдат был, – сказал он. – Я это… Со ведда… Убыгат…

– Испугался солдата? Нашего?

Алхузур с опаской посмотрел в окно и не ответил. Лицо у него было скуластое, остренькое и такие же остренькие, блестящие глаза.

– А пожар? – спросил Колька.

– Пазар? – повторил Алхузур, уставившись на него. – Пазар? Рыных?

– Да нет… Я про огонь хотел спросить: кукуруза-то горит?

Тот закивал, указывая на свой ватник, на многочисленные дырки.

– Мнохо охон… Хачкаш харыт… Хадыт нелза… В мэнэ мнох дым…

Колька смотрел на удрученного Алхузура и хихикнул. Уж очень смешно прозвучало, что в нем много дыма.

Алхузур отвернулся, а Колька сказал:

– Не сердись, я же не со зла… У тебя карандаша не найдется?

Алхузур покосился на Кольку и не ответил.

– Или угля… Надо!

Алхузур молча ушел и вернулся с куском горелой деревяшки.

Колька повертел в руках обгарок.

– От дома директора, – сказал, вздохнув. – Когда в него гранату бросили. Всю ночь горел, представляешь…

Алхузур кивнул. Будто мог знать о пожаре.

Колька удивился:

– А ты что, видел? Ты правда видел?

– Я не выдыт, – отрезал Алхузур и, отвернувшись, стал смотреть в окно. Что-то он недоговаривал. А может, Кольке показалось.

Он придвинулся к краю матраца и стал рисовать на полу схему, ломким углем изобразил колонию, речку, кладбище. Алхузур смотрел на размазанные линии, ткнул пальцем в кладбище:

– Чурт!

– Ну, пусть черт, – согласился Колька. – А по-нашему – так кладбище. А тут Березовская, значит.

Алхузур размазал Березовскую, а руки вытер о себя.

– Нет Пересовсх… Дей-Чурт – так называт!

– А почему?

– Дада… Отэц… Махил отэц…

– Могила отца? – сообразил Колька. – Твоего отца здесь могила?

Алхузур задумался. Наверное, вспомнил об отце.

– Нэт мой отэц… Всэх отэц…

Вот теперь Колька дотумкал: селение так прозывается – Могила отцов. Кладбище – Чурт, а деревня – Дей-Чурт… То-то Илья все долдонил от страха – черт да черт! И правда похоже!

Колька обратился к чертежу, приподымаясь, чтобы видней было. Куст около речки обозначил, а возле куста дырку начертил.

– Найдешь? Нет? – спросил тревожно.

Никогда и никому бы в жизни не открыл он тайну заначки. Это все равно что себя отдать. Но Алхузур теперь был Сашкой, а Сашка знал, где хранятся их ценности. Да и самому Кольке не добрести до них. Сил не хватит.

– Найдешь… Банку джема тащи!

Сказал и откинулся. Длинный этот разговор вымотал его.

Алхузур еще раз взглянул на рисунок и исчез. Как провалился. Кольке стало казаться, что названый его брат пропал навсегда. Нашел заначку, забрал и скрылся. На хрена, если посудить, нужен теперь ему Колька? Больной да немощный! Теперь-то он сам богат! Но Колька так не думал, не хотел думать. Мысли, помимо него, возникали, а он их отгонял от себя. Но почему Алхузур не возвращался?..

Часы прошли… вечность! Когда раздался грохот и влетел Алхузур, лицо его было искажено. Он споткнулся, упал, вскочил, снова упал и так остался лежать, глядя на дверь и вздрагивая при каждом шорохе.

Колька голову поднял.

– Ты что? – спросил. – Ударился? Не ушибся?

Но Алхузур, не отвечая, натянул на себя с головой матрац и затих под ним.

– Оглох, что ли! – крикнул Колька сердито.

Подождал, потом подполз и откинул край: Алхузур лежал, закрыв глаза, будто ждал, что его ударят. И вдруг заплакал. Плакал и повторял: «Чурт… Чурт…»

– Ну, перестань! – попросил Колька. – Я же тебя не трогаю!

Алзухур повернулся лицом вниз, а руками закрыл голову. Будто приготовился к самому худшему.

– Ну, ты даешь! – сказал Колька и попытался встать. От слабости его качало. На четвереньках дополз до оконного проема, подтянулся, со звоном осыпая осколки стекол на пол.

В вечерних сумерках разглядел он двор и на нем группу солдат. Солдаты пытались вытолкать застрявшую повозку, на которой лежали – Колька сразу узнал – длинные могильные камни. «Неужто с кладбища везут? – подумалось. – Куда? Зачем?»

Телега, видать, застряла прочно.

Один из возчиков махнул рукой и поглядел по сторонам.

– Ломик бы… Сейчас пойду пошукаю.

Он огляделся и направился в сторону их дома.

Колька увидел, отпрянул, но не успел спрятаться под матрацем. Так и остался сидеть на полу. Как глупыш-птенец, выпавший из гнезда.

Солдат не сразу заметил Кольку. Сделал несколько шагов, осматривая помещение, и вдруг наткнулся взглядом на Кольку. Даже вздрогнул от неожиданности.

– Эге! А ты чего тут делаешь? – спросил удивленно.

Солдат был белобрыс, веснушчат, голубоглаз. От неожиданности шмыгал носом.

– Живу, – отвечал Колька хрипло.

– Живешь? Где?

– Тут, в колонии…

Солдат огляделся и вдруг прояснел.

– Ты говоришь, колония? – Он присел на корточки, чтобы лучше видеть пацана. И опять шмыгнул носом. – Где же тогда остальные?

– Уехали, – сказал Колька.

– А ты чего же не уехал? Ты один? Или не один?

Колька не ответил.

Солдат-то был востроглазым. Он давно заметил, как подергивается матрац на Алхузуре. И пока беседовал, несколько раз покосился в его сторону:

– А там кто прячется?

– Где? – спросил Колька.

– Да под матрацем.

– Под матрацем?

Он тянул время, чтобы получше соврать. Сашка бы сразу сообразил, а Колька после болезни совсем отупел, голова не варила.

Выпалил первое, что пришло на ум.

– А-а, под матрацем… Так это Сашка лежит! Брат мой… Его Сашкой зовут. Он болеет. – И добавил для верности: – Мы оба, значит, болеем.

– Так вас больных оставили! – воскликнул солдат и поднялся. – А я-то слышу вчерась, будто разговаривают… Я на часах стоял… А ведь знаю, что кругом никого… Как же это вас одних бросили?

Он подошел к Алхузуру и заглянул под матрац.

– Конечно! У него же температура! А может, малярия! Вон как трясет!

Помедлил, рассматривая Алхузура, и накрыл матрацем.

Солдат направился к выходу, но обернулся, крикнул Кольке:

– Сейчас приду.

Колька насторожился. Зачем придет-то? Или засек, что Алхузур не брат?

Но солдат вернулся с железной, знакомой Кольке, мисочкой из-под консервов, принес пшенную кашу и кусок хлеба. Поставил на пол перед Колькой:

– Вот, значит… Тебе. И ему дай. И вот еще лекарства…

Он положил рядом с миской шесть желтых таблеток.

– Это хинин, понял? У нас многие малярией мучаются, так хихин спасает… Тебя как зовут?

– Колька, – сказал Колька. Менять свое имя сейчас не имело смысла. Да и кем теперь назовешься? Алхузуром?

– А я боец Чернов… Василий Чернов. Из Тамбова.

Солдат постоял над Колькой, все медлил уходить. Шмыгал носом и с жалостью смотрел на больного.

Уходя, произнес:

– Так ты, Колька, не все сам ешь… Ты брату оставь… А я, значит, санитаров пришлю… Завтра. Ну, бывай!

Лишь когда стемнело, Алхузур выглянул в дырку из-под матраца. Он хотел убедиться, что солдата уже нет.

Колька крикнул ему:

– Вылезай… Нечего бояться-то! Вон боец Чернов сколько принес! Тебе принес и мне…

Алхузур смотрел в дырку и молчал. Матрац на нем шевельнулся.

– Будешь есть? – спросил Колька. – Кашу?

Алхузур высунулся чуть-чуть и покрутил головой.

– Пшенка! – добавил аппетитно Колька. – С хлебом! Ты пшенку-то когда-нибудь ел?

Алхузур приоткрылся, посмотрел на миску и вздохнул.

– Давай… Давай… – приказным тоном солдата Чернова произнес Колька. – Он велел поесть.

Алхузур поворочался, повздыхал. Но выползать из-под матраца не решался. Так и полз к Кольке со своим матрацем, который тянул за собой. В случае опасности можно укрыться. Ему, наверное, казалось, что так он защищен лучше.

Колька разломил хлеб пополам и таблетки разделил. Вышло по три штуки.

Указывая на хлеб, спросил:

– Это как по-вашему?

– Бепиг…

Алхузур с жадностью набросился на хлеб.

– Ты не торопись, ты с кашей давай, – посоветовал Колька. – С кашей-то всегда сытней! А воды мы потом из Сунжи принесем…

– Солжа… – поправил Алхузур. – Дыва река, таэк зови…

– Разве их две? – удивился Колька, пробуя кашу.

– Одын, но как дыва.

– Два русла, что ли? – удивился Колька. – Прям