Берлинская операция. Сборник воспоминаний - Василий Иванович Чуйков

В третьем эшелоне, прикрывая прорыв, планировалось движение остатков танковой дивизии «Мюнхенберг», боевой группы «Беенфенгер», остатков 11-й моторизованной дивизии СС «Нордланд» и частей 79-й авиаполевой дивизии.

Но Гитлер не дал согласия на этот план.

Сопоставляя этот план с обстановкой, сложившейся к 28 апреля, я считаю, что он уже был совсем нереален. Строго говоря, предложение совершить отчаянную, можно даже сказать безумную, попытку в условиях, когда такой разумный выход, как капитуляция, по-прежнему отвергался, а никакого третьего выхода не оставалось, было бессмысленным…

Армия Рыбалко еще накануне получила задачу в течение 28 апреля во взаимодействии с 20-м корпусом армии Лучинского полностью овладеть юго-западной частью Берлина и выйти на рубеж Ландвер-канала и юго-западнее его.

После произведенной за ночь перегруппировки войска Рыбалко вслед за короткой артиллерийской подготовкой перешли в наступление. 9-й мехкорпус Сухова во взаимодействии с 61-й дивизией армии Лучинского наступал в общем направлении на парк Генриха V – Викторияштрассе с тем, чтобы к вечеру 28 апреля овладеть рубежом Ландвер-канал.

На этот же рубеж предполагалось вывести и 6-й гвардейский танковый корпус Рыбалко с 48-й гвардейской стрелковой дивизией Лучинского. 7-й гвардейский танковый корпус Рыбалко с 20-й дивизией Лучинского наступал на Тиргартен и к концу дня должен был овладеть Аквариумом, ипподромом и западной частью парка Тиргартен.

Тем временем сосед Рыбалко справа – 8-я гвардейская армия Чуйкова – в течение первой половины дня решительно продвинулся на запад, вплоть до южного берега Ландвер-канала, и вышел к Антгальскому вокзалу, Лютцов-плацу и к перекрестку Плацштрассе и Маассенштрассе.

Учитывая продвижение войск Чуйкова на запад и стремясь не допустить в условиях уличных боев перемешивания наших частей с частями 1-го Белорусского фронта, я приказал Лучинскому и Рыбалко после выхода на Ландвер-канал повернуть свои наиболее далеко продвинувшиеся части на запад и в дальнейшем продолжать наступление в новой, установленной к этому времени, полосе действий 1-го Украинского фронта.

Телефонный разговор, который я имел по этому поводу с Павлом Семеновичем, был довольно неприятным. Он заявил, что ему непонятно, почему корпуса, уже нацеленные на центр города, по моему приказу отворачиваются западнее, меняют направление наступления.

Я хорошо понимал переживания командарма, но мне оставалось только ответить, что наступление войск 1-го Белорусского фронта на Берлин проходит успешно, а центр Берлина по установленной разграничительной линии входит в полосу действий 1-го Белорусского фронта.

Зная Рыбалко, должен сказать, что его недовольство объяснялось не тем, что он рвался взять еще несколько улиц и площадей, чтобы прославить свое имя. Он и так прославил себя. Но, находясь на поле боя, в самой гуще его, и видя прямую возможность еще чем-то помочь быстрейшему очищению Берлина, он буквально должен был пересилить себя, чтобы выполнить мой приказ.

И я не склонен его осуждать за эти хорошо понятные мне личные переживания.

Что касается моих собственных соображений, то я считаю: установить в этот период точную разграничительную линию между двумя фронтами было необходимо. Следовало исключить всякую возможность путаницы, потерь от своего огня и прочих неприятностей, которые бывают связаны с перемешиванием войск, да еще в условиях уличных боев. Я принял поправки, сделанные в разграничительной линии между фронтами, как должное и считал их продиктованными высшими интересами дела.

Войска 1-го Белорусского фронта к этому моменту уже не нуждались ни в чьем содействии для выполнения поставленных задач. Теперь была совершенно иная ситуация, чем та, которая сложилась в первые дни, когда прорыв 1-го Белорусского фронта происходил с серьезными затруднениями и желательность и даже прямая необходимость поворота танковых армий 1-го Украинского фронта на Берлин была обусловлена сложившейся обстановкой.

Каковы бы ни были переживания тогда, исторические события, связанные с последними днями боев за Берлин, не должны оставить никакого осадка у их участников.

Сохранение боевой дружбы и товарищества между фронтами в любой обстановке и при любых обстоятельствах куда важнее, чем чье бы то ни было личное самолюбие. Полагаю, что даже в тот психологически трудный момент, несмотря на переживания, это отлично понимали и Лучинский, и Рыбалко. Во всяком случае, они доказали это всеми своими последующими действиями.

28 апреля во время своего наступления на Шарлоттенбург 7-й гвардейский корпус Рыбалко, нанося главный удар на своем правом фланге, оставил в центре и на левом фланге только одну 56-ю гвардейскую танковую бригаду. К этому времени в зоне действий этой бригады соединились три группировки немцев, оттесненных сюда из разных районов, – около двадцати тысяч человек с некоторым количеством танков и штурмовых орудий.

Почувствовав ослабление наших сил на левом фланге, эта группировка ожесточенными атаками оттеснила части 56-й гвардейской танковой бригады и, заставив их отойти, устремилась к реке Хавель. Но западный берег реки был уже занят частями 47-й армии Перхоровича, и, напоровшись на их жесткую оборону, немецкая группировка закончила свое существование, так и не сумев переправиться через Хавель.

Одновременно с этими событиями 10-й гвардейский танковый корпус Лелюшенко вместе с 350-й дивизией армии Пухова продолжал борьбу с тоже довольно большой, примерно двадцатитысячной, группировкой врага на острове Ванзее. Весь этот день Лелюшенко готовился к форсированию протоки южнее острова. Его 10-й гвардейский танковый корпус был усилен понтонными частями, батальоном танков «амфибия», двумя инженерно-штурмовыми батальонами и соответствующей артиллерией усиления.

В ночь на 29 апреля в двадцать три часа, после короткого огневого налета, танкисты Лелюшенко и пехота Пухова начали форсирование протоки и уже в полночь захватили первый плацдарм на северном берегу. Едва был захвачен плацдарм, как сразу же приступили к наводке понтонного моста.

Откровенно говоря, не очень мне была по душе эта переправа. Вообще, действуя в этом районе, изрезанном островами и протоками, танки оказывались в очень невыгодном положении. Но поскольку корпус уже втянулся в бои за Ванзее и переправа для него была подготовлена, мне оставалось только согласиться с этим планом. Менять его было поздно.

В итоге боев 28 апреля положение противника в Берлине значительно ухудшилось. Удары войск 1-го Белорусского и нашего фронтов с юга приближали час расчленения окруженной вражеской группировки на три части.

Уже несколько раз казалось, что узкие горловины, соединяющие эти группировки, вот-вот будут ликвидированы. Горловина между группировкой, зажатой в северной части Берлина, и группировкой в районе парка Тиргартен сузилась всего до тысячи двухсот метров. Другая была еще уже – всего пятьсот метров.

И только наличие широко развитой сети подземных путей сообщения и других подземных коммуникаций все еще позволяло неприятелю своевременно маневрировать оставшимися небольшими резервами и перебрасывать их из одного района в другой.

Бои за Берлин близились к