История твоего «Я». Вся правда о deepfake - Андрей Владимирович Курпатов

То есть в конечном счёте всё всегда зависит от конкретной ситуации… Вот я что-то вспоминал накануне, или мне просто приснился какой-то сон, тут ещё мой глаз за что-то зацепился, и вдобавок к этому желудок болит, плюс чья-то реплика меня, как говорят в таких случаях, стриггерила.

Всё это побуждает множество ассоциативных процессов в моём мозге: каждый такой стимул создаёт новый «набросок», а тот – следующий. Они варятся во мне, как продукты в суповой солянке. И вдруг меня о чём-то спрашивают, обращаются ко мне, что-то у меня просят…

Как думаете, так ли осмысленно я отвечу на этот вопрос – с аналитическими выкладками, с учётом только тех вводных, которые предоставил мне этот человек?

Нет, конечно. Мозг не станет обращаться ко всей информации, которая у него есть, и не начнёт создавать специальную модель реальности, чтобы соблюсти всю возможную «объективность». Он ответит изнутри этой актуальной «солянки»: система пересоберётся под задачу каким-то, по существу, случайным образом, и выдаст – «прославит» – какой-то конкретный набросок.

Поэтому сегодня я сказал одно, а завтра скажу другое. Мой мозг всегда варит какой-то новый «суп», с другими, попавшимися ему в этот раз под руку ингредиентами. Кто знает, какая муха меня укусит на следующий раз?

Но при этом я всегда отвечаю от своего лица. Я же не могу сказать: знаете, дорогие мои, сегодня у меня в голове варится то-то и то-то, а в прошлый раз варилось вот это, поэтому имейте в виду… Нет, мы так не скажем, потому что мы так даже не думаем. Мы держимся за единство своего внутреннего «я» и не смеем подвергнуть сомнению его абсолютный – царственный – авторитет.

В результате всё это приводит к нагромождению бесчисленного количества противоречий, разночтений, дву–, трёх– и много-много-смысленностей. Тут мы сказали одно, там – другое, а потом ещё третье: здесь любим, там не любим, тут плюнем, потом поцелуем, замуж возьмём, и тут же в известное место пошлём.

В общем, весь наш внутренний мир, если бы можно было охватить его разом, – это то самое гадание на ромашке: сплошной водоворот мыслей, ощущений, противоречий и самооправданий. Семь пятниц на неделе, и собаки на сене.

Поэтому мы так и держимся за свои, так скажем, базовые установки о собственном «я». С определённого возраста они становятся для нас неким способом «сохранения» – тем уровнем базовых настроек, к которым мы можем, если это потребуется, всегда откатиться, чтобы снова пересобрать гору набросков в какую-то складную, вроде бы непротиворечивую историю.

Выбил нас другой человек из колеи потока нашего сознания (варки супа), случилось что-то, что сбило нас с толку, столкнулись мы с неким противоречием в самих себе или своих представлениях о мире – и мы перезагружаемся.

Вздрогнем, помотаем головой, откатываемся к своему главному нарративу о самих себе – этому своего рода «парижскому эталону» – и восстанавливаем, а на самом деле – переписываем, «цепь событий», чтобы всё выглядело стройно и приятно.

Это в некотором смысле возврат к своей базовой программе – той самой, формированием которой мы занимались в детстве, отрочестве, юности… Там, впрочем, у всех всё очень похоже: базовая программа каждого из нас – это то, что мы люди хорошие, честные и порядочные и вообще движимы исключительно добром и вселенской справедливостью.

Подняв со дна, так сказать, все «наброски», составляющие обычно этот наш нарратив о себе, мы пересобираем историю в своей голове под актуальную конфликтную ситуацию. И дальше уже с пеной у рта оправдываем себя всей этой «благостью» – мол, мы не такие, а, наоборот, такие и ещё такие! При этом искренне веря каждому своему слову.

В действительности этот нарратив создаётся нами, как говорится, «по случаю» (по-латински ad hoc), то есть для употребления в данных обстоятельствах, здесь и сейчас. Для одних ситуаций мы «прекрасны, спору нет» и «такое добро нужно самому», для других – «сирые и убогие, пожалейте сироту», для третьих – «я не понял, кто тут вякнул?!». И ничего нас не смущает.

Потому что наше «я» – это даже не наше представление о себе, а наше представление о себе в определённой ситуации, которое мы в этой же ситуации и сооружаем. И верим ему, разумеется, со страшной силой!

Итак, что же такое наше «я»? Правильно, гравитационный центр нарративов, отсутствующий, как космическая ось или как треугольник Канижа, – по существу, оптическая, психологическая иллюзия. Кажется, что есть, а на деле – нет, померещилось.

ДИСКУРСИВНОСТЬ СУБЪЕКТА

Думаю, что вы можете находиться в некотором замешательстве: мол, всё вроде как логично и понятно, звучит убедительно, но вот примерить на себя не очень-то получается. Ладно, у нас нет единого центра, который можно было бы называть нашим «я», но куда деть ощущение нашей субъектности?

В конце концов, у нас есть наше мировоззрение, какое-то представление о ценностях, выводы, которые мы сделали для себя в разных жизненных ситуациях… То есть нельзя же сказать, что мы были вот так – просто какой-то фикцией. У этой фикции такая опора, что, может быть, она уже и не фикция вовсе?

Должен с этим согласиться. Мы можем сколько угодно рассуждать, что нас нет, но это глупо, если оглянуться вокруг: мы не только наши социальные роли, не только набор каких-то идей, но мы ещё и выразители каких-то ценностей, смыслов, мы несём на себе определённую ответственность, осмысляем самих себя…

Но это – не наше «я», у этого есть своё название. Может быть, не очень удачное, потому что пришло к нам из философии, а не из психологической науки, но какое есть – «субъектность»[130].

Философы постоянно решают вопрос об отношениях «субъекта» познания, то есть того, кто познаёт, и «объекта» – того, что познаётся. Дебаты по этим вопросам всегда шли нешуточные, и почему философы блуждали в трёх соснах, в целом понятно…

Мы с вами уже посмотрели на этот процесс «познания» с точки зрения современных нейронаук: это, мягко говоря, не простое «отражение» внешнего во внутреннем, а предиктивное кодирование и внесение корректировок в прогноз. По сути, это самопроекция «субъекта» в «объект».

То есть тот, кто познаёт (этот как бы «субъект»), по большому счёту не отличим от того, что он познаёт («объекта»). В процессе моделирования реальности мы буквально порождаем сущности (эйдосы вещей), которые наполняют наш МИФ. С этими сущностями мы фактически и взаимодействуем, а вовсе не с «объектами», которые с