Мера бытия - Ирина Анатольевна Богданова

Увидев, как Наташе тяжело, Лариса спросила:

— Тебе помочь?

Она не ожидала, что Наташа захочет пригласить её к себе, но та сказала:

— Помоги, если тебе нетрудно.

— Мне нетрудно, совсем нетрудно, — горячо заверила Лариса, хотя ещё минуту назад думала о том, как у неё болят ноги.

Вместе они поднялись в квартиру, где по коридору просвистывал ледяной ветер, и зашли в маленькую комнатку с забитым окном. Там стояли кушетка, печурка и маленький столик на тонких ножках.

— А где твои родители? — спросила Лариса.

Наташа неопределённо мотнула головой:

— На кухне.

— Там же холодно.

— Им чем холоднее, тем лучше.

«Умерли», — поняла Лариса. Многие сразу не хоронили своих покойников. У кого-то не было сил, а кто-то до конца месяца пользовался карточками.

У неё самой мама и дедушка передвигались с трудом, но о том, что они могут умереть, Лариса старалась не думать.

— Я знаю, что ты любишь книги, — сказала Наташа, — я часто вижу, как ты читаешь. Вот, возьми. — Подойдя к столику, она взяла оттуда небольшой альбом, на переплёте проклеенный синей бумагой. — Здесь мои рисунки.

Лариса прижала альбом к груди, недоверчиво глядя на Наташу.

— Насовсем?

Наташа улыбнулась, и в её улыбке проскочило что-то от прежней Наташи.

— Конечно, насовсем, это тебе подарок.

Дома, по привычке забравшись в ледяную кровать, Лариса развернула альбом.

Нарисованный цветными карандашами, на страницах альбома жил Ленинград, но не военный, а такой, каким он станет после войны. Лариса сразу поняла это, едва увидела картинку памятника героям войны, окружённую морем цветов. Переворачивая страницы, она узнавала и не узнавала знакомые улицы, по которым бегала в школу и таскала санки с водой из невской проруби.

Дом на углу, разрушенный прямым попаданием, на Наташиной картинке стал ярко-красного цвета и сиял новенькими окошками. Из одного окна на Ларису смотрела улыбающаяся девочка с косичками, а на подоконнике около горшка с геранью сидел толстый кот.

И птицы! На картинках было множество разных птиц — голубей, воробьёв, сорок с белыми грудками! В блокадном городе птицы совсем исчезли, наверное, улетели в мирные города на другом конце света.

Лариса листала альбом без конца, думая, что обязательно должна дожить до Победы. Даже когда в буржуйке постепенно сгорели все книги из дедушкиной библиотеки, альбом сохранился.

Дедушка и мама умерли на прошлой неделе. Несколько дней Лариса жила одна, доедая последние крошки хлеба по карточкам, а потом взяла в руки альбом и легла в кровать, чтобы заснуть и не проснуться.

Что случилось после, Лариса не поняла. Раздался грохот, всё рушилось, кровать подпрыгнула и понеслась в пропасть. А теперь откуда-то снова падают камни, и несколько голосов внизу кричат:

— Прыгай! Прыгай!

Лариса зажмурилась. Вылезать из-под одеяла не было сил. Но голоса не отставали:

— Прыгай, товарищ, не бойся!

Убедившись, что альбом с ней, Лариса спустила ноги и перевалила за край кровати.

* * *

Что это было? Лицо Ларисы оказалось в снегу. Снег набился в уши, попал в раскрытый рот, проник за шиворот. Пальтишко, в котором она спала, расстегнулось и задралось на спину.

— Валенки, ищите её валенки, она же босая, — торопливо говорил чей-то девичий голос.

Её поднимали, вели куда-то под руки, кормили жидким супом, а она судорожно прижимала к груди альбом с рисунками и думала только о том, чтобы не потерять его в суматохе.

Осознавать действительность Лариса стала только через несколько дней, когда обнаружила себя в койке. Скосив глаза, Лариса увидела широкие окна, заклеенные полосками газет, высокий потолок и тумбочку около кровати. На ней лежал Наташин альбом и стоял стакан с водой.

— Где я? — спросила Лариса женщину, стоящую у печурки. Женщина была укутана в коричневое байковое одеяло, из-под которого торчали носки валенок.

Повернув голову, женщина медленно раздвинула губы в улыбке, обнажив тёмные дёсны без единого зуба:

— В больнице, не видишь разве?

Лариса обвела глазами просторную комнату, заставленную узкими солдатскими кроватями, на которых сидели и лежали женщины в больничных халатах. Она давно не видела людей без пальто и ужаснулась.

Одни женщины были костлявыми и высохшими, а другие толстыми, словно бочки, а когда они двигались, слышалось, как внутри них журчит и переливается вода.

Но больше всего в больнице Ларису удивило то, что кормили три раза в день. Вы только подумайте, три раза в день! На завтрак давали хлеб с жидким киселём, в обед дрожжевой суп и пюре из мороженой картошки — сладковатая, она показалась Ларисе восхитительно вкусной. На ужин принесли кашу с отваром из хвойных иголок цвета мочи. Пить его было противно, а от хвойной горечи по желудку разливался пожар, но медсестра зорко следила, чтоб больные отвар пили.

Сидя на стуле у двери, она твердила:

— В хвое много витамина С. Без него начинается цинга, выпадают зубы и вылезают волосы.

Судя по стриженой голове с чахлыми остатками волос, хитрая медсестра эту гадость в рот не брала. От Ларисиных длинных волос сейчас остался тоже крысиный хвостик.

В больнице она наконец помылась, стоя в просторной ванне, на дне ободранной до ржавчины. Нянечка, встав на табурет, поливала голову тёплой водой из лейки, непрерывно причитая с мягкой деревенской интонацией:

— Ой, лишенько. Да что это проклятый Гитлер с дитями делает. Жариться ему за это в аду веки вечные.

Несмотря на горячую буржуйку в углу, мыться было всё равно холодно, и здесь, в ванной, стоя голой на кафельном полу, Лариса вдруг так захотела к маме, что не сдержалась и заплакала. Ей было страшно и одиноко.

Соскочив с табуретки, нянечка бросила лейку и тоже залилась слезами:

— Тошно мне, ой, тошно. У всех беда, и конца ей не видно.

В дверь ванной комнаты заглянула врач — строгая Анна Ивановна, которую Лариса слегка побаивалась:

— Что тут у вас?

Лариса закрыла лицо руками:

— К маме хочу!

Мельком взглянув на Анну Ивановну, Лариса увидела, как её лицо, и без того бледное, стало совсем белым, сливаясь с белым медицинским халатом.

Одним движением нянечка набросила на Ларису простыню, махнув рукой Анне Ивановне:

— Иди, иди, Анна Ивановна, мы сами справимся.

Сквозь простыню Лариса чувствовала горячие руки нянечки и постепенно успокаивалась, ловя губами солёные слёзы. Правильно сказала нянечка — у всех беда, и если каждый будет плакать, то мы не сможем победить.

В палате Лариса забралась с ногами на кровать, завернулась в одеяло и раскрыла Наташин альбом, глядя, как на картинках гуляют счастливые люди с цветами в руках.

Она знала, что