Дитя чумного края - Натали Абражевич

— Я доходил в Вейере до ее родителей и до своих и на коленях умолял, чтобы они позволили Йесении жить с ними, чтоб ее не осудили… Те сказали, что покроют Род меньшим позором, если отрекутся. И ее услали в дом терпимости. И месяца, наверно, не прошло, как она скинула — они там эту гадость пьют, “дамскую благодать”, чтоб избегать детей. И Духи, я не знаю и теперь, мой был он или нет.

Рыцарь прервался и с размаху опрокинул в себя все вино, что оставалось — горлышко ударило о зубы. Он не вздрогнул.

— Мне бы тогда радоваться, что я был избавлен от неверной и неблагодарной девки. И найти себе молоденькую крепкую милашку, чтобы нарожала выводок детей на радость всей родне. А я вместо того на стену лез и почти жил в доме терпимости, чтобы встречаться с женщиной, какая так и не сумела меня полюбить.

Йерсена снова промолчала. У нее в ушах шумел теперь не дождь, а эта фраза про молоденькую крепкую милашку, сказанная таким голосом, какого ей не доводилось слышать никогда — в нем прозвучали непролитые мужские слезы. Если бы сейчас он предложил, она бы согласилась. Хоть бы завтра пошла с ним в святилище, а повзрослев, рожала бы детей сколько угодно: хоть бы шесть, хоть десять. Чем она не эта самая “молоденькая крепкая милашка”?

По крайней мере в этот миг она до слез хотела ею быть. Раз он не хочет ее в дочери — пусть так.

— Прошло, должно быть, с год, и Йишка родилась, — продолжил он. — И тоже не понятно, от кого. Ее и быть-то было не должно — “дамская благодать”! Но вот Йесении она не помогла, лишь только в голове у Йиши что-то повредила. Как только это стало ясно, я стал с ней возиться. Вот, в приют пристроил. Пробовал следить, чтоб не цеплялись к ней… Она ведь этого не понимала никогда. И не поймет. И не сумеет полюбить в ответ.

— Зато сумею я, — глухим и ломким шепотом произнесла Йерсена.

Она до зуда жаждала его обнять и этим показать: он не один. Она с ним, тут. И будет с ним всегда.

Чихнул погасший огонек светильника, и стало уж совсем темно. Лишь в щели в ставнях изредка сверкали молнии.

— Ты как щенок, — ответил Йотван. — С обожанием готова завилять хвостом любому, кто погладит походя по голове.

— И что? Так плохо, что я знаю, как быть благодарной?

Йотван не ответил ей.

Она ложилась спать в его же комнатке, чтоб не идти по темным коридорам уже легшего спать замка — Йотван отдал одеяло и подушку, и она устроилась на сундуке; сам завернулся в плащ.

Слушая, как он дышит, она вспоминала долгий путь и вечер у кордона. Думала, что завтра все иначе будет между ними — что теперь он ее примет. Он ведь рассказал ей это все. Он наконец позволил ей быть ближе.

Глоссарий

Флигель — в тевтонской замковой архитектуре флигелем принято называть крыло здания, составляющее одну из сторон прямоугольного дома конвента.

Ландко́мтур — орденский чиновник, управляющий баллеем. Избираемая должность.

Балле́й — административная единица в орденском государстве. Баллеи делятся на комтурства.

Фо́гтство — административная единица, выделяемая внутри комтурства под управлением фогта, но не образующая собственного конвента. Все служащие фотгства включая самого фогта относятся к конвенту комтурства и тесно с ним связаны.

Пфле́герство — также малая административная единица внутри комтурства, не образующая отдельного конвента. В отличие от фотства, которое может быть достаточно крупным, пфлегерство как правило состоит из одного замка, возможно пары прилегающих деревень. Пфлегер в узком смысле — просто комендант замка.

Вальда́мт — лесное хозяйство под управлением вальдма́йстера, выделяемое внутри комтурства.

Часть II. Глава 4

Йерсена затаилась в тихом уголке и, обхватив колени, пялилась в окно. Не плакала, хотя как будто бы хотела. Просто молча наблюдала, как дым продолжает виться над столицей. Время дыма, смерти и костров — так будут помнить эту осень выжившие, если они будут.

Йерсену все-таки не наказали за вчерашнее безделье и теперь она бездельничала вновь — какая разница. Кому какое дело.

В глубине души ее это задело. Никто не заметил, как всегда не замечал. И если ей теперь случится все же умереть, никто не вспомнит девочку по имени Йерсена, как ее не помнили при жизни.

И как Йотван не запомнил ничего о прошлом вечере.

С утра она проснулась, чтобы как обычно накрывать стол к завтраку, но Йотвана не добудилась — он лишь что-то промычал. На завтрак тоже не пришел, хотя и мало потерял — ели какую-то дурную жиденькую баланду, но и ее досталось по две капли. В животе урчало до сих пор, но этого Йер уж не замечала — за последние дни это стало нормой. С самого начала ей как будто проще, чем всем остальным, давался голод — она быстро забывала про него, он не тревожил.

Занятия пока что проводили. Пожилой наставник так же неподвижно сидел в кресле, ветер так же трогал паутинку реденьких волос. Вот только всем, и детям и ему, как будто мало стало дела до учебы: они что-то делали, но кто спросил бы — не сказали, что.

Лишь после ей случилось улизнуть в фирмарий и она ждала и предвкушала. Что-то обязательно должно было теперь быть по-другому. Йотван должен был теперь быть с ней другим.

Похмельем он уже почти не маялся — целительницы помогли, но все равно лежал унылый и разбитый, ставни предпочел не открывать. Дух перегара все еще стоял.

— Забористую же однако бормотуху ты вчера приволокла, — сказал он Йер. — Не помню нихера.

Она подобралась, на миг заволновавшись, но небрежно отмахнулась раньше, чем разобрала, из-за чего.

— Мы разговаривали.

— Это да… Не представляю, что я там вчера мог наболтать. Лучше забудь.

Но она совершенно не хотела забывать.

— Вы мне рассказывали про свою жену.

— Ох сука-а-а…

Он теперь лишь завозился, выпутался из плаща, присел. Растер отечное, помятое лицо.

— Брат Йотван… — она подошла и тронула его плечо. Сама не знала еще, что же именно хочет сказать. — Я все помню, и я не забуду. Я и не хочу. Я и хотела знать.

Он хмуро поглядел поверх собственных