Украина. Геополитический миф - Андрей Андреевич Медведев

Михаил Владимирович Юзефович, русский публицист, родился в Полтавской губернии, его предки были реестровыми казаками и получили дворянство за службу польским королям. Он и сам выбрал поначалу военную карьеру, служил на Кавказе, воевал, потом стал инспектором народных училищ Киевской губернии, затем помощником попечителя Киевского учебного округа. Выйдя в отставку, он продолжил общественную деятельность, писал, стал председателем Комиссии по разбору древних актов. Под его редакцией вышло несколько томов Актов по истории Южной и Западной России. Нынешние украинские националисты обычно именуют его предателем, припоминая Юзефовичу, что это он был председателем комиссии по устройству памятника Богдану Хмельницкому в Киеве и что это он придумал написать на постаменте «Богдану Хмельницкому от единой и неделимой России». Но главное, что именно потомок реестровых казаков Речи Посполитой Михаил Юзефович обратил внимание на антигосударственную активность малороссийских громад. Именно он и забил тревогу, призывая что-то сделать с украинофильским движением, начинавшим становиться опасным для единства страны. Тем более что под влиянием молодых участников громад «украинское» движение сливалось с социалистической идеологией. Рождалась взрывоопасная смесь сепаратизма, национализма, революционных идей и мифологии о вольных казачьих временах.

Юзефович подготовил экспертную записку для министерского Совещания (говоря современным языком, комиссии). Особое впечатление на Совещание произвел указанный в записке факт перевода «Тараса Бульбы» на украинский язык, где слова «русская земля», «русский» устранены и заменены словами «Украина», «украинская земля», «украинец», и в конце произведения (видимо, в качестве пророчества) даже провозглашен свой будущий «украинский Царь». В результате работы этой комиссии был подготовлен указ, который 30 мая 1876 года подписал император Александр II в немецком курортном городке Эмсе. Поэтому его и называют Эмский указ. Сегодня украинские историки рассказывают, что он, дескать, полностью запрещал малороссийский (украинский) язык, вплоть до запрета говорить на нем. Приведу текст указа.

1) Не допускать ввоза в пределы Империи, без особого на то разрешения Главного Управления по делам печати, каких бы то ни было книг и брошюр, издаваемых за границей на малороссийском наречии.

2) Печатание и издание в Империи оригинальных произведений и переводов на том же наречии воспретить, за исключением лишь: а) исторических документов и памятников и б) произведений изящной словесности, но с тем, чтобы при печатании исторических памятников безусловно удерживалось правописание подлинника; в произведениях же изящной словесности не было допускаемо никаких отступлений от общепринятого русского правописания, и чтобы разрешение на напечатание произведений изящной словесности давалось не иначе, как по рассмотрении рукописей в Главном Управлении по делам печати.

3) Воспретить также различные сценические представления и чтения на малороссийском наречии, а равно и печатание на таковом же текстов к музыкальным нотам.

Понятно, что никто никакой малороссийский язык (наречие) не запрещал. Запрещался ввоз литературы из-за границы, читай из Галиции, например, сочинений Духинского или прочей польской пропаганды, печатавшейся по новым правилам, или, как сказали бы сейчас, «на украинском языке» (так, конечно, привычнее, но не совсем точно). Литературу на малороссийском наречии тоже не запрещали, но лишь требовали печатать ее русской орфографией. А вот третий пункт, конечно, был чрезмерным. И через несколько лет, в 1881 году, МВД империи разослало циркуляр, вносивший некоторые пояснения:

Ныне Государь Император Высочайше повелеть соизволил:

1) Пункт 2-ой правил дополнить пояснением, что к числу изданий, которые дозволяется печатать на малороссийском наречии, прибавляются словари, под условием печатания их с соблюдением общерусского правописания или правописания, употреблявшегося в Малороссии не позже XVIII века;

2) Пункт 3-ий разъяснить в том смысле, что драматические пьесы, сцены и куплеты на малороссийском наречии, дозволенные к представлению в прежнее время драматическою цензурою, а равно и те, которые вновь будут дозволены Главным Управлением по делам печати, могут быть исполняемы на сцене, с особого каждый раз разрешения Генерал-Губернаторов, а в местностях, не подчиненных Генерал-Губернаторам, с разрешения Губернаторов, и что разрешение печатания на малороссийском наречии текстов к музыкальным нотам при условии общепринятого русского правописания, предоставляется Главному Управлению по делам печати;

3) Совершенно воспретить устройство специально малорусских театров и формирование трупп для исполнения пьес и сцен исключительно на малороссийском наречии.

Вот эта оговорка про «исключительно на малороссийском» позволяла составлять смешанный репертуар, и как таковой малороссийский/украинский театр никуда не делся.

Указ 1876 года казался его авторам правильным и своевременным. Они страну спасали. Но, как часто бывает в России, благие намерения оказываются хуже бездействия. Малорусский патриотизм и даже автономизм, все эти либеральные идеи киевских, харьковских и одесских интеллектуалов можно было бы приспособить к государственным нуждам. В конце концов, в области исследования истории Южной Руси-Малороссии члены громад проделали огромную работу. Например, была отправлена экспедиция в Юго-Западный край для исследования местных говоров, для записи народных сказаний, песен, изучения народного быта. Были изданы «Чумацкие песни» и один из важнейших этнографических сборников — «Исторические песни малорусского народа».

Но по настоянию Михаила Юзефовича Юго-Западный отдел Географического общества был закрыт, и на фоне принятия Эмского указа это вызвало огромное раздражение в среде малороссийской интеллигенции. Запрещение малорусского движения в России привело к тому, что многие его деятели уехали в Галицию, в Вену, в Женеву. А там малорусское движение стало уже полностью украинским.

Эмский указ заодно помог и европейским газетчикам, и галицийским пропагандистам рассказать о страшной русской «Империи зла», где людям не дают говорить на родном языке. То, что, например, в Галиции русским не давали ни говорить, ни писать, ни издавать книг на родном языке, Европа не замечала. В украинофильских газетах Львова писали про то, что в России за украинскую книжку, за рубашку-вышиванку, за разговор на украинском сразу ссылают в Сибирь. А галицкий украинофил Омелян Огоновский в одной из своих брошюр писал, что на Украине запрещают говорить по-украински. Самое любопытное, как это написано.

<…> намъ въ Австріи лучше жити нiжъ нашимъ братямъ на Украинi подъ управою россійскою… На Украинi не вольно теперь по-руски говорити и писати.

«По-руски» в данном случае и означает украинский язык, малороссийский диалект. Как кому угодно это называть. Это яркое свидетельство тех сложных процессов, которые происходили в общественном сознании. Что такое украинец — особая нация, или особый вид русских людей, еще не было окончательно решено. И что такое их новый язык — правильный «европейский» русский, без всяких там туранских слов, или же это вообще новое явление, еще никто не понимал. Поэтому, например, говорить об украинцах как о сложившейся идентичности в конце 19 века очень сложно. Именно поэтому пусть никого не смущают и не раздражают слово «украинцы», взятое в кавычки, а также «украинофилы» и «украинствующие».

И в действительности Эмский указ,