ЗНАК ВОПРОСА 2002 № 04 - Александр Сергеевич Алексеев

и его собственная. Так, если человек заболел, температура у него повысилась, то время для него начинает тянуться невыносимо медленно. Ему так и кажется, что окружающие вокруг него делают все слишком не торопясь, стрелки часов совсем не движутся…

Это субъективное восприятие тоже удалось уточнить экспериментально: оказалось, если у человека повышена температура на 2–3 градуса, то минутный интервал он отмечает с ошибкой в 35 секунд. Говоря точнее, ритм жизни для него ускоряется почти вдвое. И это понятно: при повышенной температуре ускоряется ход многих реакций в организме. Соответственно, можно добиться и обратной реакции. Если голову человека охладить на те же 2–3 градуса, заставить его, например, померзнуть на свежем воздухе, то минутный интервал растянется почти на 1,5 минуты.

«Резиновое» время

Впрочем, иной раз на восприятие времени влияет не возраст и не температура, а так называемые особые обстоятельства. 72-летний челябинец Н. Н. Чежин вспомнил как-то о следующем случае из своей жизни.

— В молодости я работал в Архангельске, на Глинниках, на кирпичном заводе, — вспоминал он. — Кирпичи обжигали в гофманских печах, которые требовали страшно много дров. На дрова шли бревна, отбракованные на запанях. Выкатывали их из воды на берег и складывали в штабели высотой с пятиэтажный дом. Год или два такие штабели стояли и сохли, а потом их разбирали на дрова.

Разбирали же их так. У каждого бревна есть комелек и вершинка. Комель, понятно, толще вершины. Поэтому когда катишь бревно по покатам, комель забегает вперед и бревно стремится скатиться на сторону. Чтобы все бревна катились куда надо, на штабеле стоит 4–5 человек и время от времени палкой забрасывают отстающую вершинку вперед.

Но это еще не все. Поскольку штабели очень высокие, разбирают их ступеньками. С одной ступеньки бревна сбрасывают на последующую и так до самой земли. И вот однажды у меня на «ступеньке» лежало всего одно бревно (чтобы им задержать летящее сверху очередное). Случилось так, что сверху сбросили очень толстую лесину — в два человеческих обхвата. Я понял, что тонкое бревнышко такую громадину не удержит. Оно сметет и его, и меня вместе с ним. Прыгать в сторону я не мог, ибо стоял очень высоко на штабеле и наверняка бы расшибся о бревна, лежащие на земле. Ждать, пока бревно подкатится ко мне и подпрыгнуть, чтобы оно прокатилось подо мной? А если я не рассчитаю мгновения? Да и как перепрыгнуть столь толстенное бревно?..

А оно-то уже в воздухе. Летит на меня. Надо срочно что-то предпринимать для собственного спасения. И я придумал. Покатами служили такие же бревна, и довольно толстые. Я упал, прижался к покату, и в тот же миг упавшее бревно просвистело надо мной. Правда, я допустил ошибку. Когда падал, не учел, что в таких случаях ноги сами собой взметываются вверх. И прокатившимся бревном меня ударило-таки по пяткам. Было так больно, что домой меня отнесли на руках.

Но это уже мелочи… Интересно другое. Я прокрутил в голове все возможные варианты спасения в те мгновения, когда бревно летело вниз. На это требовалось не более 1–2 секунд. А мне казалось, что оно падает медленно — так много я успел за это время передумать. Люди же, видевшие все со стороны, говорили, что упал я мгновенно, как только сверху сорвалось бревно. Так что же, время для меня затормозилось, а для посторонних наблюдателей шло в обычном темпе? Ничего подобного. Время и для меня было нормальное. Просто мозг мой в секунду опасности сработал быстрее компьютера. А вы как думаете? — заканчивает свой рассказ Николай Николаевич Чежин.

Более пристальное изучение феномена показало, что случаев, подобных тому, что описал Чежин, не так уж мало. Например, во время Великой Отечественной войны многие ее участники видели смерть «на расстоянии вытянутой руки». Жаль, что рассказать о своих ощущениях смогли впоследствии далеко не все… Но вот хотя бы некоторые свидетельства.

Летчик-штурмовик С. И. Колыбин, вылетая на одноместном Ил-2 в июле 1941 года, возможно, догадывался, что опасное задание может стать для него последним. Но никакого воображения не хватило бы, чтобы предсказать дальнейшую судьбу пилота: всего через час он стал первым и единственным в мире летчиком, выжившим после наземного тарана. Все его бомбы пройдут мимо цели, но, тем не менее, вражеская переправа будет уничтожена направленным в нее самолетом. После взрыва летчик трое суток провалялся, никем не замеченный… Далее его ждали несколько лет заключения сначала в гитлеровских, а затем и в сталинских лагерях…

Но летчик все же выжил и смог рассказать подробности того уникального случая. Во время атаки на мост штурмовик был подбит, и фашистские солдаты уже бежали к месту его предполагаемой посадки. Тогда Колыбин круто развернул Ил-2 (а вместе с ним — всю свою дальнейшую судьбу) и врезался в мост. Самолет перед взрывом задел за конструкцию моста крылом и перевернулся, пилот вылетел из кабины… и время в его восприятии остановилось: он в деталях рассмотрел и запомнил выражения лиц разбегавшихся гитлеровцев, видел, как некоторые из них пытались выбраться из танковых люков…

Еще один фронтовик Ф. Н. Филатов, родом из Балашова, за мгновение взрыва пережил несколько томительных минут, словно завороженный наблюдая, как по стальному корпусу снаряда бегут огненные трещины, металл трескается и медленно, «как во сне», разлетаются осколки. Причем его описание в точности соответствует данным скоростной видеосъемки, которой в годы войны и в помине не было….

Хватает подобных свидетельств и в мирное время. Так, например, инженер и писатель Ю. В. Росциус тщательно расследовал произошедший в 1977 году случай, когда падающий двигатель комбайна едва не раздавил человека. Расчеты подтвердили: счастливчик никак не мог увернуться от несущегося на него агрегата весом в тонну, спасти его могло только чудо или несколько лишних секунд (что, собственно, одно и то же)!

Десантник А. Конаков, падая в 1992 году с высоты 35 метров без парашюта, утверждает, что сгруппироваться и правильно приземлиться он сумел только благодаря неестественно растянутому времени…

Другой парашютист так описывал один из своих прыжков: «До линии высоковольтных передач оставался всего метр и отвернуть от нее, казалось, было невозможно. Но внезапно мой спуск прекратился, я повис в воздухе, едва не касаясь ногами смертоносных проводов. Странно! Посмотрел наверх — нет, купол парашюта ни за что не зацепился, все, что его держит, это воздух! Краем глаза заметил бегущих по полю людей — они тоже как бы застыли на одном месте. Тут я вспомнил все, чему меня учили, с силой натянул стропы и… парашют повело в сторону от проводов! Приземления не помню, люди, которые