Мой друг убил Кеннеди? История Ли Харви Освальда - Эрнст Петрович Титовец

Римма была очень внимательна к нему. Она расспрашивала Освальда о нем самом и причинах желания жить в СССР. Молодой американец сказал ей в общих чертах, что разделяет идеалы советского народа. Возможно, чтобы произвести впечатление на советские власти и повысить свои шансы быть принятым в Советском Союзе, Освальд также сказал ей, что владеет секретной информацией о военных самолетах США3.

На третий день пребывания в Москве и вдали от дома, 18 октября, Освальд отпраздновал свой двадцатый день рождения. Римма поздравила его и подарила книгу – роман Федора Достоевского «Идиот». Она подписала книгу следующим образом: «Дорогой Ли, прими мои искренние поздравления. Пусть сбудутся все твои мечты! 18.10.1959. Москва. Твоя Римма»4.

Возможно, Ширакова выбрала и подарила книгу «Идиот» с самыми лучшими намерениями и без какого-либо намека. Хотя от этих непредсказуемых русских женщин можно ожидать чего угодно. Но выбрать из множества других книг именно роман «Идиот» в качестве подарка американцу, который только что подал заявление на получение советского гражданства! Главный герой книги – граф Мышкин – идеалистически верил в добро мира и был трагически не понят окружающими.

Освальд все эти дни находился в состоянии напряжения, ожидая решения властей. В своем дневнике он так рассказал о своем душевном состоянии: «[Я] встревожен, поскольку моя виза действительна только в течение пяти дней, а от властей все еще нет никаких известий по поводу моей просьбы»5.

Римма Ширакова постоянно подбадривала его, и Освальд написал: «…хотя я слишком нервничаю, она [Римма] „уверена“, что я скоро получу ответ»6. Он, должно быть, полагал, что его сопровождающая имеет доступ к информации о продвижении его письма. И когда Римма говорила, что ему не следует волноваться, Ли Харви думал, что она располагает какой-то положительной информацией о ходе рассмотрения его заявления.

На пятый день, когда Освальд подумал, что уже не может больше терпеть, Ширакова сказала, что на следующее утро его вызывают на собеседование в паспортно-регистрационное управление. Это была хорошая новость, так как срок действия визы Освальда истекал на следующий день. Учитывая все обстоятельства, американец склонялся к мысли, что окончательное решение будет принято в его пользу, а собеседование – простая формальность. Иначе зачем им было откладывать все это до самого последнего дня его пребывания в стране? А Римма, которая, должно быть, была на связи с руководством, всегда оставалась такой оптимистичной и обнадеживала его.

Беседа с чиновником на следующее утро обернулась горьким разочарованием. Освальд столкнулся с абсолютно непробиваемым бюрократизмом. Вместо того чтобы похлопать Освальда по плечу и сказать, что его будут счастливы принять в СССР, чиновник предложил Освальду забыть все свои глупости и вернуться домой.

Вот как Освальд описал эту беседу: «21 октября… Встреча с одним чиновником. Лысеющий крепыш, в черном костюме, довольно хороший английский1, спрашивает меня, чего я хочу. Я говорю, что хочу получить советское гражданство, он спрашивает, почему я даю расплывчатые ответы о „Великом Советском Союзе“. Он говорит мне: „СССР великий только в литературе“, хочет, чтобы я вернулся домой. Я ошеломлен…»8.

Между прочим, этот чиновник, который был представителем КГБ, вряд ли стал бы ставить под сомнение величие СССР перед советским гражданином. По всей вероятности, его пренебрежительные замечания о Советском Союзе были брошены с целью вызвать Освальда на спор. Задача сотрудника КГБ заключалась в том, чтобы получить как можно больше информации о молодом человеке, сидевшем перед ним, и посмотреть, как американец будет отстаивать свои взгляды на СССР.

И все же хмурый чиновник оставил Освальду проблеск надежды, сказав, что уточнит в компетентном ведомстве насчет возможности продлить визу, срок действия которой истекал в восемь часов вечера того же дня. Освальду позвонят и сообщат результат.

Звонок раздался во второй половине дня, буквально за два часа до истечения срока действия визы Освальда. Ему сообщили, что виза не будет продлена и он должен покинуть страну немедленно.

Возможно, в силу юношеской иррациональной веры в то, что все в итоге обернется в его пользу, Ли Харви надеялся, что решение будет положительным. Советские компетентные органы были прекрасно осведомлены о ситуации с его визой. У них было целых пять дней на рассмотрение его письма-заявления, однако они оттянули собеседование с ним до последнего дня. Молодой американец ясно показал, что был тверд в своем намерении относительно СССР и в своем желании остаться здесь; ему нравится эта страна. Он не поддался на уговоры скептически настроенного и обескураживающего своими заявлениями чиновника.

Освальд испытал острое чувство унижения, разочарования и ярости, смешанной с жалостью к себе из-за несправедливого обращения с ним. Он был раздавлен и унижен. Все его мечты и стремления были разбиты и уничтожены.

В знак протеста Ли Харви решил покончить с собой. Вот как он описал это в своем дневнике: «Я потрясен! Мои мечты! Я ждал два года, чтобы быть принятым. Мои самые смелые мечты разбиты из-за мелкого чиновника. В 19:00 я решаю покончить с этим. Замочить запястье в холодной воде, чтобы заглушить боль. Затем порезать мое левое запястье. Затем погрузить запястье в ванну с горячей водой. Я думаю: „Когда Римма придет в восемь и найдет меня мертвым, это будет большой шок“. Где-то играет скрипка, а я смотрю, как уносится моя жизнь, я думаю про себя, как легко умереть и „сладкая смерть“ (под скрипку). Около 08:00 Римма находит меня без сознания (вода в ванне насыщенного красного цвета), она кричит (я помню это) и бежит за помощью»9.

Приведенная версия событий вокруг попытки самоубийства Освальда основана на том, что он сообщает в своем дневнике10. Следует иметь в виду, что информация в дневнике – это его ретроспектива событий, изложенная позднее более зрелым человеком о том, что произошло с ним в Москве почти за два с половиной года до этого. В своем дневнике он вспоминал мотивы и поведение своего прежнего наивного «я».

Более поздний Освальд вряд ли стал бы рассматривать свою попытку самоубийства как повод для самолюбования. Хотя он не мог не упомянуть об этом как о свершившемся событии, он сделал попытку снабдить это «событие» романтической аурой, которая избавила бы его уязвленное самолюбие от воспоминаний о таком поспешном и незрелом поступке.

До тех пор, пока Освальд несильно отклонялся от реальных фактов, он мог чувствовать себя свободно и редактировать свой рассказ по своему вкусу. В то время он