Памяти солёная волна - Станислав Митрофанович Сахончик

два ручных пулемёта ДП, ротный миномёт, разобранный «максим», несколько ящиков с автоматами ППШ в смазке. На другой – цинки с патронами и ящики с гранатами. Себе Колесников, по совету старшины, прихватил ППШ и три недавно появившихся в войсках секторных магазина-«рожка» на тридцать патронов, затолкав их за голенища на немецкий манер. «Рожок» был удобнее, ловчее: диски от ППШ набивать было канительно – пружина часто вылетала, – хотя семидесяти патронов хватало надолго.

На рассвете маленькая колонна тронулась в путь по разбитой гусеницами и колёсами грейдерной дороге, огибая воронки. Путь был недалёкий – километра четыре. На карте значились две рощи (от которых мало что осталось) и ручей. Кругом были следы недавно прошедших боёв – стояли подбитые и сгоревшие немецкие танки, было несколько наших вдребезги разбитых «тридцатьчетвёрок» – остальное, пригодное к бою, железо уже уволокли на тягачах ремонтники. Вдали окапывалась батарея гаубиц.

Судя по тому, как густо стояли немецкие танки и бронетранспортёры, они попали под удар штурмовиков и противотанковых пушек «иптаповцев». Пушки, разбитые и раздавленные гусеницами, виднелись в неглубоких окопчиках. Наших солдат уже успели похоронить, немцы ещё лежали вразброс по всему полю. От танков тянуло тяжёлым запахом окалины и горелого мяса. Прямо у дороги в кювете лежал на боку немецкий полугусеничный штабной бронетранспортёр «Ганомаг», насквозь прошитый пушками штурмовика. Судя по закрытым люкам, из него никто не успел выбраться. От недалеко стоявшего штурмового орудия остались одни гусеницы и лохмотья корпуса с закопчённым крестом, – видно, сдетонировал боекомплект.

Солдаты из пополнения подавленно озирались по сторонам, глядя на трупы, слышен был только скрип колёс повозок, да что-то перекатывалось в зарядном ящике. С недалёкой передовой доносилась пулемётная стрельба, гулко ухали батальонные миномёты, – наверное, немцы опять атаковали. Начала стрелять и немецкая артиллерия, снаряды бесприцельно ложились по всему полю, поднимая фонтаны грязи и обломков. Пришлось залечь и переждать артналёт.

В небе послышался завывающий гул немецких «юнкерсов», шедших клином на бомбёжку переправ в сопровождении эскадрилий юрких «мессеров». Навстречу им кинулись наши «яки» и «Лавочкины», и в рассветном небе, покрытом мелкими облаками, завязалась ожесточённая схватка. Выли на форсаже моторы, слышался приглушённый стрёкот авиационных пушек, вспыхивали факелы падающих самолётов. «Юнкерсы», освобождаясь от бомб, разворачивались назад, отчаянно отстреливаясь из бортовых пулемётов. Несколько из них уже дымились.

– То-то, суки! Это вам не сорок первый! – радостно орали артиллеристы.

Неожиданно из облаков со снижением вывалился подбитый «Юнкерс-88». Один его мотор дымил, из пробитых баков тянулся белый шлейф бензина, закрылки и колёса были выпущены, – очевидно, хотел сесть на вынужденную. Но следом вырвался «Ла-5» и, всадив в него длинную трассирующую очередь из пушек, вновь исчез в облаках, победно взревев мотором. «Юнкере» вспыхнул, из него посыпались обломки, он по крутой дуге с воем врезался в землю. Громыхнул взрыв. Над полем повисли два парашюта.

Солдаты радостно заорали и кинулись к снижающимся парашютистам, которых несло прямо на недалёкую рощу.

И тут из рощицы послышались пулемётные и автоматные очереди. Троих солдат срезало сразу, остальные попадали на землю, защёлкали затворами, открыли беглый огонь вслепую по роще. Лейтенант сразу понял – это и есть недобитые фрицы, что остались от вчерашней атаки. Хотели, видать, отсидеться и прорваться к своим, да не успели.

– Ибатуллин! Повозки и лошадей в кювет, пушку на прямую наводку. Командира расчёта ко мне. Всем в цепь, вести огонь по роще. Осмотреться, выяснить, сколько там немцев…

Сам достал бинокль и посмотрел на рощу. Судя по вспышкам выстрелов, немцев было немного, человек пятнадцать при двух ручных пулемётах МГ-34. Фрицы были сборные – в кустах и между деревьями мелькали чёрные шлемы и куртки танкистов, пятнистые плащ-палатки и каски панцергренадеров, комбинезоны лётчиков.

Подползли усатый сержант-артиллерист и старшина Ибатуллин.

– Осколочные снаряды есть? – спросил лейтенант.

– Штук десять. Остальное – болванки бронебойные. Мы же с собой много не возим, остальное на батарее.

– В общем, так, сержант. Бей осколочными по вспышкам, гаси пулемёты. Кончатся осколочные – бей болванками, не давай им головы поднять. Окопаться они не успели, да и патронов у них маловато для боя, на себе-то много не утащишь… Ибатуллин! Берёшь пять человек, обходишь перебежками справа, я пойду в охват слева. Одно отделение на дороге двумя пулемётами пусть прижимает фрицев, патронов не жалейте. Если что – берите цинки с повозки.

Лейтенант с пятью солдатами из бывалых перебежками от воронки к воронке побежали в обход рощицы. Рассредоточились и открыли огонь из автоматов и двух карабинов. В ответ над головами запели пули. Лейтенант, целясь по вспышкам, высадил уже пару магазинов в дымную мешанину от разрывов снарядов, вставил в автомат последний, тщательно прицелился в мелькнувшую за деревом чёрную фигурку танкиста. Над правым ухом свистнула пуля, по голове потекло горячее. Скатился на дно воронки, ощупал голову – царапина, но ладонь в крови. Пуля прошла вскользь по коже, вырвала кусок из края погона, зацепила ухо. Вроде маленькая ранка, а кровила изрядно.

– Да, невесело, – подумал он. – Ещё бы немного – и хана мне. В сорок втором в шею попали, теперь вот в ухо.

Вспомнился вдруг брат жены, Костя Дрондин, водитель броневика на финской, и его матерные частушки, что привёз с той войны, с припевом: «Прощай, мама, прощай, папа, здравствуй, Кирка Кивеннапа!» Еле унёс Костя ноги из окружения под Выборгом, на ухе тоже был шрам, да и задница поморожена.

Наспех замотал голову бинтом из индивидуального пакета, поверх натянул пилотку. Выскочил из воронки и побежал к следующей, на бегу длинными очередями отстрелял последний магазин. В воронке ничком лежал убитый солдат-узбек из его группы. Запомнился по франтоватым, низко намотанным английским обмоткам. Отложил в сторону бесполезный теперь автомат, вытащил из кобуры надёжный, пристрелянный наган довоенного выпуска. Он предпочитал его пистолету ТТ и даже «парабеллуму». Привычная тяжесть в руке успокаивала.

Высунулся из воронки, огляделся.

В роще сверкали разрывы снарядов «сорокапятки», летели щепки, слышались стоны и крики, огонь немцев заметно поутих. Пулемётов уже не было слышно. С другой стороны рощи огонь усилился, по звуку – наши автоматы. Значит, старшина Ибатуллин не подвёл.

Лейтенант окликнул своих. Из ближайших воронок откликнулись четверо.

– Давай, ребята! Вперёд!

Поднялись и, пригибаясь, стреляя короткими очередями, пошли. Лейтенант не стрелял, патронов в нагане было мало, берёг для рукопашной. С другой стороны рощи уже слышалось жидкое «ура!» группы Ибатуллина.

– Вроде наша берёт, – едва успел подумать лейтенант, как земля ушла из-под ног и страшная боль в левом бедре выбила его из сознания.

Очнулся уже на тряской санитарной повозке по дороге в медсанбат. Обе ноги