После Сталинграда. Семь лет в советском плену. 1943—1950 - Эдельберт Холль

привык передвигаться, будучи пехотинцем. Уже довольно долго мне приходится тащить за руку Франца. Предыдущие несколько дней сказались на нем очень скверно. Если бы только те из нас, кто шел впереди колонны, не торопились, то русские конвоиры не изводили бы так тех, кто следовал в задних рядах.

– Эй там, впереди, не торопитесь так! – Мой голос прозвучал достаточно громко, но не дал никакого эффекта.

Мне начало это надоедать. Некоторые из молодых начали жаловаться на впереди идущих. Если все так пойдет и дальше, это кончится катастрофой. Конвой впереди требует идти быстрее, чтобы скорее добраться до следующей деревни, а те, что ослабли, еле плетутся позади. Вся наша колонна начала распадаться на отдельные группы, и конвоиры позади безжалостно били тех, кто не может поддерживать общий темп. Мне уже пришлось увидеть на дороге несколько раздетых окоченевших тел, на которых не оставили ни клочка одежды, похожих на указатели на дороге смерти. Чем дальше на запад, тем больше мы видели тех, кому не удалось одолеть этот путь.

Слава богу, те, что впереди, остановились. К ним бредут те, что шагали позади. Мы стоим перед длинным деревянным мостом. Вот мы и оказались на берегу Дона. Я доволен. Чем дальше нас поведут на запад, тем ближе я окажусь к линии фронта, тем легче мне будет сбежать.

Охрана на мосту приказала нам перейти на другой берег. Мы пошли. Мне показалось, что четыре с половиной месяца назад я уже переправлялся через эту реку в противоположном направлении, и меня переполняло тогда предчувствие скорой победы. Если бы я только знал, куда нас ведут и как долго продлится этот путь. А пока мы поднимались на крутой западный берег Дона, и наша колонна успела растянуться на несколько сот метров. Вот, похоже, сдался еще один из тех, кто ослабел. Я слышал, как он говорит конвоиру:

– Я больше не могу идти!

Русский что-то ответил по-русски и ударил его прикладом винтовки, но это не дало никакого эффекта. И тогда ночную тишину разорвал одиночный выстрел. Жизнь солдата закончилась здесь, на бесконечной дороге плена, дороге смерти.

Да, это действительно была дорога смерти. Мы не можем сойти с нашего пути, нам приходится идти в мертвой темноте мимо темнеющих в призрачном свете белого снега мертвых тел. Иногда, когда ветер швырял в них снег, они и сами становились белого цвета. Вот они лежат, вытянувшись, раздетые до нижнего белья. Волнует ли охрану вид мертвых тел?

Тишину нарушает нарушивший ночной призрачный покой еще один выстрел. Что-то явно произошло! Колонна растянулась настолько, что ее головы не видно. То дерьмо, что идет впереди, явно боится охраны! Мои силы тоже начинают таять. На какое-то время моей задачей стало заставлять идти вперед тех, кто отбивается от колонны и утопает по пояс в глубоком снегу. Если оставить их как есть, то следующие выстрелы в ночи покончили с ними. Некоторые из наших более молодых товарищей, у кого еще остались силы, тоже проявляют инициативу и подают руку помощи отстающим. Все это длится бесконечно: стоит только поднять одного из полностью обессиленных людей на ноги и заставить идти рядом хоть ненадолго, вдруг неожиданно в снег садится кто-то другой, и все повторяется сначала. Я уже не думаю о том, как много трупов лежит вдоль дороги. Увеличив скорость, я нагоняю ядро колонны, становлюсь впереди и задаю более спокойный темп. Меня уже не волнуют те, что идут впереди, которых уже совсем не видно. Некоторые, самые беспокойные пытаются снова увеличить скорость движения, но я одергиваю их:

– Теперь я буду задавать темп движения!

Сколько все это продолжалось? Никто не знает. Время, казалось, остановилось. Через какое-то время перед нами возникает какое-то темное пятно. Это голова колонны. Должно быть, им повезло получить передышку на несколько минут. Как только я подхожу ближе, конвоир встает и отдает команду продолжать марш. Я отказываюсь. Большинство из тех, кто пришел со мной, ничком падают на землю. Они просто не могут идти дальше. Им нужен отдых.

Те, кто уже отдохнул, немедленно встают, повинуясь команде конвоя. Я не могу понять, что овладело мной. Обернувшись к охраннику, я заявляю, что нам надо немного отдохнуть. Он явно со мной не согласен, что подтверждает нацеленный на меня автомат. Я выхожу из себя и кричу ему:

– Ну и стреляй, тупой идиот!

Поняв, что его угрозы ничего не дают, конвоир начинает громко браниться, но я ничего не понимаю. Однако он явно готов дать нам пять минут отдыха. Мне уже все равно, пусть даже он потом пристрелит меня. Темные пятна на снегу говорят о том, что смерть все равно рано или поздно придет. Я презирал тех, кто шел впереди, не обращая внимания на то, поспевают ли за ними товарищи или нет.

Мы пошли дальше. Сколько еще осталось? На востоке разгорался рассвет нового дня. Как прекрасен мир при свете дня, даже если жизнь так ужасна. Франц, которому пришлось какое-то время брести самому, явно очень устал. Я забрал у него мешок, и мы снова потащились вперед, взявшись за руки.

Кто-то узнал эти места и объявил:

– Нас ведут в Кисель-Яков.

До места оставалось совсем недалеко, всего еще каких-то 4 километра. Для такого пути 4 километра – это очень много, но нам придется пройти их. Поднявшись вверх на холм, мы увидели перед собой внизу долину, на которой можно было различить несколько домов. Это и был поселок Кисель. И все же: будет ли он для нас конечным пунктом?

Мы вышли к поселку ближе к полудню. Снова бесконечное стояние и различные предположения о том, что нас ждет, потом нас провели через поселок мимо нескольких землянок. На противоположной окраине стояли два деревянных строения. Нас отвели туда, и у нас наконец появилась крыша над головой.

Кисель. Пересыльный лагерь

Помещение, в котором мы оказались, скорее всего, раньше было школьным классом. Теперь оно было переполнено людьми, каждый из которых был озабочен тем, чтобы найти себе удобное место для отдыха. Собранная подобным образом толпа напоминает отару овец без пастуха! Несмотря на то что все устали, еще долго не утихали шум и крики, пока все наконец не успокоились.

Нам с Францем удалось устроиться на ночлег прямо под окном напротив входа. Мы были довольны, что можем спинами облокотиться на стену, в отличие от многих других, которым пришлось сидеть прямо посередине помещения. Окно не очень толстое и открывается внутрь, но это было последнее, что нас беспокоило.