Дом моей матери. Шокирующая история идеальной семьи - Шари Франке

«Основная цель этого блога – запечатлеть рост нашей семьи и наш опыт, – заявляла Руби в своем свежесозданном профиле. – Я хочу, чтобы у моих детей было место в Интернете, куда они могли бы зайти и посмотреть, как растут и взрослеют».

В Церкви нас тоже подталкивали тщательно документировать свою жизнь, указывая путь следующим поколениям и напоминая им об их корнях. Иными словами, делать за Господа его работу. Благодаря своему маленькому блогу Руби быстро ощутила первый вкус онлайн-существования и возможностей, которые оно дает – как инструмент для самовыражения, способ заявить о себе и собрать аудиторию, публикуя рецепты малинового курда, курицы с медом и лаймом или шоколадного печенья; рисуя картинку дома, полного ароматов свежевыпеченного хлеба и приготовленных с любовью обедов и ужинов.

Правда же в том, что ни одного из этих блюд она, кажется, так и не приготовила. Конечно, Руби вечно что-то пекла (ей нравилось пробовать рецепты из кулинарной книги Энн Ромни). Но большинство рецептов на «Хорошо выглядим и готовим дома» были скорее фантазиями, чем реальностью, частью имиджа улыбающейся мамы, перепачканной мукой, и смеющихся херувимчиков вокруг стола. Даже на ранних стадиях своей онлайн-карьеры Руби жертвовала правдивостью ради показухи.

Были, конечно, исключения: я могу подтвердить, что у нее получался потрясающий хлеб, коронное блюдо наших семейных сходок и пикников. Она нарезала его толстыми ломтями, каждый с батон, и воздушные полости разных размеров лишний раз подтверждали ручной замес и терпеливость хозяйки. Корочка обязательно хрустела, обнажая нежный теплый мякиш. Такой хлеб требовал к себе особого внимания, и самый простой сэндвич с ним превращался в полноценный прием пищи. Одного куска мне хватало, чтобы наесться, хотя обычно я им не ограничивалась.

Руби завела еще блог «Полностью загородная»[7] и мамскую блогерскую группировку «Аппетитные мамочки»[8]. Маркетолог до мозга костей, она начала брендировать наши семейные фото, помещая в угол логотип «Это жизнь Франке».

Три моих тетки, Элли, Бонни и Джули, жившие в полутора часах езды от нас и друг от друга с мужьями и увеличивающимся потомством, тоже активно вели блоги. Кажется, стремление выставить семейную жизнь напоказ и превратить в бизнес было у Гриффитсов в ДНК.

«Все мои дети будут учиться играть на фортепиано», – заявила Руби, и мне, ее первенцу, пришлось выступить в роли подопытной морской свинки. С пяти лет Руби будила меня в шесть утра и усаживала за наш Kawai упражняться под ее пристальным надзором.

– Пальцы молоточками, Шари! Считай! – рявкала она, шлепая по фортепиано ладонью, от чего я подскакивала на месте. – И бога ради, не делай такое лицо!

Я быстро усвоила, что любая реакция, кроме восторженного энтузиазма, повергает Руби в гнев. Одна моя недовольная гримаса – и она била меня по руке или по губам, либо дергала за ухо. Я редко плакала, когда Руби меня наказывала, – лишь одному члену нашей семьи позволялось лить слезы, и это была не я. Поэтому я старалась сидеть как можно тише, с нейтральным выражением лица. Но за этим спокойным фасадом уже зарождалось осознание.

Мама не очень меня любит.

Я была благодарна, что у меня есть Нолли, которая к тому времени выросла из очаровательного щенка во взрослого лабрадора.

Во время этих мучительных фортепианных уроков, когда недовольный мамин голос заполнял все уголки комнаты, Нолли обычно лежала под клавиатурой, прижавшись теплым боком к моим ногам. Под градом маминых упреков я опускала голову и видела устремленный на меня взгляд ласковых карих глаз, полных любви и сочувствия, которые как будто говорили: «Все в порядке, ты не одна».

– Мама, – всхлипывала я, прокравшись в родительскую спальню среди ночи со своей игрушечной лошадкой, Пузыриком, прижатой к груди, – у меня опять животик болит.

Руби тяжело вздыхала, не скрывая раздражения.

– Шари, сколько можно! С тобой все в порядке. Возвращайся в кровать.

Даже тогда, в пять лет, мое тело пробовало бунтовать, как будто каждая клеточка протестовала против среды, в которой мы оказались. Конечно, сейчас я понимаю, что боль в животе была не просто детской жалобой, а физическим ответом на постоянную тревожность.

По ночам непрерывное психологическое напряжение выливалось в кошмары. Я лежала в кровати, ощущая, как темнота давит на меня, убежденная, что в любой момент демон возникнет из воздуха со мной рядом, готовый похитить мою душу. Страх был настолько реальным, что я умоляла Руби оставлять в моей комнате включенный ночник. Но она не собиралась потакать тому, что считала капризом.

– Нет, Шари, учись спать в темноте. В этом доме чудовищ нет, – конечно же, она ошибалась: одно там точно было.

А как только гас свет, появлялись и другие демонические существа с кровожадными усмешками прямиком из средневековых легенд. Их искаженные лица наполняли мои бессонные ночи, а их страшные истории во всех подробностях разыгрывались в моих снах.

Откуда маленькая девочка вообще могла узнать про одержимость демонами? Я уверена, что тут сыграла роль религиозная парадигма, в которой меня растили. Мы все верим в силу Сатаны и в способность его легионов падших душ завладевать живыми людьми. Мы верим, что зло может принимать физическую форму – иногда ненадолго, иногда на длительное время. Воспитанная в убеждении, что сам воздух, которым я дышу, полон невидимых сил, борющихся за власть над моей душой, я с легкостью могла вообразить их битвы в моей спальне.

Возможно, постоянная тревожность объяснялась также эмоциональной нестабильностью матери, подкреплявшей эти страхи, как будто мое подсознание, не в силах объяснить себе хаос, царивший в доме, выдумывало сверхъестественные ужасы, чтобы облечь в физическую форму напряжение, которое все мы ощущали.

Как-то я разучила к еженедельному уроку фортепиано пьесу, которую мне задала учительница: отработала каждую ноту и аккорд, так что могла сыграть ее даже во сне. Руби, похоже, была довольна моим прогрессом и решила, что можно переходить к следующему произведению. Но тут настало время урока.

– Пока не совсем правильно, дорогая, – сказала учительница, послушав мою игру. – Давай поработаем над ней еще недельку.

Еще неделя до того, как она даст мне наклейку, означающую, что я сдала пьесу. Для нее это явно был пустяк. Она не понимала, что для меня маленькая золотистая звездочка – вопрос жизни и смерти: как я скажу Руби, что ее суждение опровергли? Неужели учительнице не ясно, в какое мучительное положение она меня ставит и какое тонкое равновесие может нарушить?

Мои глаза наполнились слезами, и я заерзала на табурете. Учительница с недоумением на меня посмотрела – она не ожидала подобной реакции от пятилетки.

– Что такое,