Мозг обычного убийцы. Как хорошие люди становятся монстрами - Даниэль Загури

Анализируя их монолог, замечаешь характерную особенность: от длительного медового месяца повествование резко переходит к немыслимой разлуке. «Я не признавал этого… я отказывался от этой мысли… это было невозможно принять…» Отрицание утраты – это первый, считающийся нормальным этап скорби, обычно короткий. «Это невозможно! Это неправда!» – такова первая реакция на объявление о драме.

Однако здесь кризис отношений с другим человеком длится продолжительное время, колеблясь между сохранением надежды и отчаянием, указывающим на пропасть непостижимого расставания. Часто двойственность позиции будущей жертвы, ее колебания по отношению к кризисным отношениям поддерживают отрицание, сохраняя надежду, но одновременно истощая силы.

Иногда, из-за свойственного отрицанию непонимания ситуации, партнерша резко расставляет все точки над i, что воспринимается как дополнительное нарциссическое унижение. Именно осознание неизбежности расставания, впервые предстающее перед субъектом внезапно, ускоряет переход к действию. До этого момента мысль о самоубийстве чередовалась с мыслью о совместной кончине и надеждой на воссоединение. Все еще казалось возможным: второй шанс, новый медовый месяц. «Не покидай меня», – как будто вторит он Жаку Брелю.

Рассказы наших «преступников на почве страсти» удивительным образом передают тот поворотный момент, связанный с какой-то деталью, жестом или словом, символизирующим необратимость ухода. Это момент, когда кризис отношений заканчивается и необходимо приступить к работе скорби, когда отрицать потерю уже невозможно. Как поет Азнавур: «Отныне нас больше не увидят вместе… Никогда больше мы не откусим от одного и того же фрукта, не уснем в одной постели, не будем повторять те же движения». Именно эта мысль для них абсолютно недосягаема, невозможна.

Именно тогда, когда Пьер приходит за своими последними кассетами, Лора внезапно осознает, что он больше не вернется, и хватает пистолет…

Именно тогда, когда Ясмина кладет палец на кнопку лифта, Фарид бросается на нее…

Когда жертва выживает, как Франсуаза, получившая несколько ножевых ранений от своего мужа Поля, она может рассказать, что именно в момент, когда она дала ему понять бесповоротность своего решения, он достал нож из бардачка машины. Но Поль уже ничего не помнит. У него провал в памяти, все перевернулось с ног на голову… Он требовал от жены объяснений, но она их не дала…

Эксперту неизбежно зададут вопрос о достоверности заявленной амнезии. Отсутствие воспоминаний на первом уровне может свидетельствовать о размывании ориентиров сознания в контексте пароксизмального эмоционального всплеска во время преступления. Но на более глубоком уровне это указывает на сохранение силы отрицания, противостоящей признанию неизбежности расставания.

Находясь в тюрьме, Поль, как он утверждает, отчаянно пытается вспомнить, что же такого Франсуаза могла ему сообщить. Она всего лишь озвучила то, что он в течение нескольких месяцев от себя отгонял… и следы чего теперь потерял: она приняла решение уйти. Это было и остается немыслимым.

Чтобы поверить в это, нужно увидеть подобное у Поля и многих других. Поль так и не смог признать реальность – охлаждение и постепенное отчуждение Франсуазы, разрушение их супружеской связи. Он расспросил ее, а затем выбросил все из головы. Отрицание сделало свое дело. Именно в тот момент, когда Франсуаза дала ему понять категоричность своего решения расстаться, он нанес ей несколько ударов ножом. Поль искренне задается вопросом: что же такого она могла сказать, заставив его потерять контроль над собой? Если бы Франсуаза чудом не выжила, у нас не было бы полной уверенности в этом откровении, которое его буквально ослепило.

«Она была для меня всем»

«Она была для меня всем… я жил только для нее… она была лучшим, что у меня есть… впрочем, она всегда такая… без нее у меня словно не стало воздуха, больше ничего… она была намного больше, чем я… С ней у меня было все… встреча очистила меня… она была такой чистой…»

Все это излагается тоном абсолютного обожания, граничащего с идолопоклонством, что всегда вызывает изумление, особенно если учесть, что объект такого поклонения был убит выстрелом в упор или изрешечен ножевыми ранениями. Если бы не трагический финал этих «любовных историй», мы могли бы быть почти очарованы тем романтическим ореолом, который окружает воспоминания таких субъектов о любимом человеке, заставляя окружающих называть их «идеалистами».

Обостренная защитная функция, поддерживающая идеализацию даже за порогом смерти, обеспечивает постоянную власть над другим: «Я все еще люблю ее… навсегда».

Роберт убил Энни выстрелом из пистолета, купленного для самоубийства. Он неустанно повторяет, что продолжает любить ее, что именно благодаря ей «он держится» и снова обретает вкус к борьбе, ведь она не вынесла бы его поражения. Он даже добавляет, что она не хотела бы, чтобы он отказывался от новых любовных отношений.

Лора выстрелила в Пьера, а затем направила пистолет на себя. Она выжила, но осталась с парализованными ногами. Теперь, находясь в неврологическом реабилитационном центре, она регулярно заказывает цветы на могилу своего жениха.

Иногда меня охватывало леденящее чувство при виде таких наглядных картин связи, застывшей навечно, при столкновении с ощущением неясного триумфа над угрозой утраты. Словно преступлением «заплачено» за это, какой бы дорогой ни была цена – смерть любимого человека и долгие годы тюрьмы. Воображаемая связь поддерживается, и теперь можно не опасаться, что она окажется под угрозой. «Я убил ее, чтобы ее сохранить», – пел Джонни Холлидей.

Расставание касается только живых. Снова воцаряется порядок: восстановлена идеализация любимого человека, защитная функция которого потерпела крах только во время преступления. Если жертва выживает, она сообщает, что у нее было такое ощущение, будто ее «воздвигли на пьедестал», чтобы она сыграла все роли сразу – роль жены, матери, доверенного лица: «Я была для него всем».

Часто встречаются невротики, которые увеличивают количество любовных свиданий, поскольку через некоторое время те начинают их разочаровывать. Эти субъекты страдают от этого. Они не понимают, почему для них невыносим переход от состояния влюбленности с его полным слиянием и общей с партнером иллюзией полного и глубочайшего взаимопонимания к простой «крейсерской скорости» любви. Малейшее облачко предвещает надвигающуюся грозу, которую следует предусмотреть, спровоцировав разрыв.

В случаях, о которых сейчас идет речь, нет ничего подобного. Второй человек идеализируется раз и навсегда. Его функция – обеспечивать нарциссизм субъекта. Преклонение перед другим – это способ поддерживать свою самооценку или сохранять ее иллюзию.

Но было бы наивно думать, что они вечные влюбленные, каждый день дарящие своей Дульсинее букет цветов. Согласно свидетельствам очевидцев, реальная жизнь таких пар часто оказывается совсем иной – например, отмеченной периодическим насилием или погруженной в скуку и рутину.

Они поддерживают важнейшую для себя фиктивную картину абсолютной любви, застывшей в принудительной идеализации – защитном механизме, который выталкивает