Молево - Георгий Тимофеевич Саликов

как это не покажется странным. Творческого. Оно ведь основано на свободе. И когда свободная творческая личность обретает право, например, на бунтарство, наступает преступление вместе с лишением себя именно свободы. Хотя он этого может и не замечать, поскольку опьянён присутствием в себе права. Свобода здесь подразумевается в самом высоком смысле. – Священник пытливо глянул в глаза архитектора.

Тот ответил:

– Значит, человек, обладающий творческой свободой, скажем, я, больше склонен к преступлению, чем простой обыватель. – Он покосился на Анастасия.

– Да. Ведь творчество не может быть скованным человеческими правами и законами. Да и законами природы тоже. Оно обособляется от законов. Иначе это не творчество, а ремесло. И потом, речь идёт о преступлении по осознанной собственной воле творческого человека. А когда кто-то преступает по воле чужой, то есть, под давлением или по науськиванию или по соблазну, тогда творчество совсем не при чём, поскольку изначально тут отсутствует свобода.

Архитектор немного помолчал, а затем широко улыбнулся и сказал:

– Похоже, что наши с вами мысли не противоречат друг другу, а дополняют. В творческой деятельности необходимо иметь высокий уровень нравственности. Однако мы забыли о наказании.

– Хе-хе. О наказании-то всегда легко забывается, – вставился Анастасий.

– И то верно. А я полагаю, что, совершая преступление, человек тут же получает наказание в виде лишения свободы. Он только не сразу осознаёт полученное, – архитектор вопросительно глянул на Анастасия.

– Или потерянное? – предположил тот.

– Да, да, да. Ведь было сказано о лишении свободы в высшем её значении. И это наказание почти не ощущается, оно для многих людей совсем незаметное. Потому что оно вовсе не похоже на муки совести.

– Раскольников Достоевского? – Анастасий решил показать эрудицию, – Я только недавно прочитал и до сих пор пытаюсь поглубже всё это понять.

– Возможно. Кстати, там тоже речь идёт о праве. Только я бы не хотел анализировать этого слишком известного героя.

– Не будем, – подтвердил Анастасий, – я просто вспомнил о нём. Ну, для образца. Там ведь тоже говорится не столько о преступлении человеческого закона, сколько духовного, где само право является преступлением, как сказал батюшка, – он кивнул на отца Георгия.

Архитектор покивал головой и проговорил этак затянуто:

– Но я подумал о своём. Возделывание пространства духом происходит, минуя химические реакции и механическое влияние. То есть, оно действует, обходя законы природы. А таковое доступно только с позволения Творца. Или если Он попустит. Иначе подобное деяние является преступлением, неминуемо караемое наказанием в тот же миг. Отнятием творческой свободы. Страшнее ничего не представить.

– Вы с этого начали и этим закончили, – священник улыбнулся и повёл взгляд вбок. – И что вы будете делать с вашим серединным состоянием духа в подобных делах? Будете настаивать на нём? – Священник снова пытливо глянул в глаза архитектора.

Тот покрутил в музыкальной руке футлярчик с камешком цвета сердца и сказал, оставляя в себе частичку сомнения:

– В нём сконцентрирован дух. Я не знаю, чей он. Просто дух. Без принадлежности ни добру, ни злу. И всякий, кто, имея в себе дух, начинает дело согласно с ним, вовлекает его туда в качестве мощного усилителя или, если угодно, кристаллизатора пространства. Ведь, смотрите, я строю дома, строю города, и тем самым переделываю Богом данную природу. И это не является преступлением. Хоть в глубине души я тому противлюсь, потому что считаю нынешнюю градостроительную деятельность настоящей каинистикой, пользующейся обязательным разрушением ради извлечения выгоды. А себе отвожу роль адвоката Каина.

– Каинистика, – произнёс священник, – ёмкое слово. Если оно применимо к тому, что вы назвали, то подойдёт и к любому творчеству. Любые искусства, по произволению пользующихся ими, склоняются на ту или другую из противоположных сторон. Таковое склонение творчества людей возможно и на сторону вашей «каинистики». И не только творчества, а даже обычной повседневной жизни, да к тому же совершенно незаметно.

Анастасий выразил удивление одновременно с восхищением, пытаясь вникнуть в сказанное и вспомнить свои случаи из жизни, где он подвергался той же каинистике. Он покачал головой и поёрзал на скамеечке.

Архитектор, кивая головой и шевеля пальцами музыкального склада, продолжил высказываться о своих делах:

– Вместе с тем, если я в своей деятельности пользуюсь строительной индустрией, почему не могу делать то же самое, используя усилитель духа? Я ведь существо не только физическое… – Он вдруг чего-то испугался. – Нет, нет, нет, я не присваиваю себе такого права. Ровно, как и не присваивал право пользоваться индустрией. Здесь речь идёт вообще о возделывании среды обитания человека, чему я и призван.

Священник пожал плечами и тихо произнёс:

– А что касается усилителя духа, то вы сами как-то говорили о нём. Помните? Горчичное зёрнышко.

– Да, да, да, конечно. Помню, – горячо сказал архитектор, – и ваши слова о молитве, исполненной неподдельной любовью, помню. И, кстати, есть такое слово: «намоленный»…

– Есть, – подтвердил отец Георгий. – А камешек ваш, и вы говорите, будто он чрезвычайно насыщен духом, я тоже не знаю, каким духом он напитан. Тот дух, что относился бы к некоему серединному, нам неизвестен. Кто знает, вдруг он есть. Не стану отрицать. Дух природы? Языческий? Но Церковь этот дух причисляет к демоническому. Однако вот что мне представляется: пусть эта ваша серединность, иначе говоря, «адиафора» всё-таки остаётся в волшебной сказке. Ведь мы о ней заговорили в самом начале. Там ей самое место. В воображении.

Архитектор подкинул футлярчик с камешком, поймал его и сжал в кулаке.

– В сказке, так в сказке, – молвил он, улыбаясь, – решено. Я, было дело, подумал, а не восстановить ли наш храм с помощью уже возникшей у меня достижимости возделывать пространство. И инструмент, вот он в руке. А? Но вовремя опомнился. Вернее, это вы мне помогли опомниться. Возведение храма ведь относится к Божественной реальности. Не сказочной. И даже не к природной. Но, к слову сказать, воображению таковое тоже не запретишь. Впрочем, в сказах живёт не только воображаемая небывальщина. В них есть ещё и намёк, о чём говаривал наш Александр Сергеевич. Намёк.

– Намёк? – Отец Георгий взвёл очи. Он вспомнил свои же слова о намёке в квантовой физике. – А знаете, ведь мы все состоим из квантов. А там, в их мире происходят всякие чудеса. Даже время гуляет. И многое зависит от того, кто их наблюдает. Поведение зависит.

– Хорошо. Я понял. – Архитектор широко улыбнулся. – А наблюдателю остаётся только научиться управлять этой зависимостью. Хе-хе. В сказке, сказке. Той, что когда-нибудь всё же станет былью.

41. Схватка

Злодей сидел в надувном домике, плывущим по слабому течению Бородейки точно посередине её ширины. Он высунул голову вовне