Индийская жена исследования, эссе - Нимфар

что зло носит красивое обличье, — пишет Сурур. — При этом святоши и ханжи подразумевают наших танцовщиц. Да вы только гляньте на них». Сама Возлюбленная небес очарована танцовщицами из Лакхнау, каждая из коих, как гурия, весела, умна, прелести полна. С полуслова гостя понимает, всем ему угождает. Щедрость квартала, где живут танцовщицы, — источник богатства для всякого, кто сюда приходит. Общение с красавицами, что обладают утонченными манерами и изысканными привычками, меняет повадки гостя и одаряет его сердце бесценными сокровищами".

Действительно, лакхнауские таваиф были не только и не столько "жрицами любви", сколько хозяйками литературных и музыкальных салонов. "Благородные отпрыски" Лакхнау постигали в этих салонах умение вести беседу, знание литературы и музыки, деликатное обращение заодно с "наукой страсти нежной". Во многом поэтому общение с таваиф в Лакхнау считалось модным и престижным, служило чем-то вроде патента на аристократизм и утонченность. ,

Таваиф постоянно бывали при дворе и активно вмешивались в политику. Хаким Махди, влиятельный министр Насируддина Хайдара и Мухаммада Али-шаха, обязан началом своей карьеры таваиф Пияро, которая дала ему изрядную сумму денег, чтобы он получил свой первый пост при дворе. Уже упоминавшийся вазир Ваджида Али-шаха Али Наки-шах был представлен шаху куртизанкой Вазиран и по ее рекомендации назначен распорядителем строительства Кайсарбага. Другой таваиф, Хайдари, тот же Ваджид Али-шах презентовал главный телескоп обсерватории. Таваиф по имени Чунавали Хайдар стала доверенным лицом аскетичного и благочестивого Амджана Али-шаха, поскольку была великолепной исполнительницей. Шах проводил долгие часы в ее обществе, слушая пение и заливаясь слезами.

Талант чтицы открыл доступ ко двору и Умрао-джан. Русва делает ее придворной чтицей брата шаха, злополучного Сикандара Хашмата. "Своим чтением- я снискала известность. Давно уже никто не помнил такого исполнения- Сам владыка вселенной (Ваджид Али. — А.С.) похвалил мое исполнение поминальных плачей. Каждый мухаррам я получала немало подарков от шахского двора". Выдающейся исполнительницей считалась поэтесса Чоудхриян Хайдар-джан, в доме которой собирались известные поэты Барк, Шоук и Аманат. По преданию, именно Чоудхриян Хайдар-джан является литературным прототипом Сабз-пери, героини "Двора Индры", побеждающей сердца богов и людей своим волшебным пением

Совершенно головокружительную карьеру сделала куртизанка Джа-раобаи, не блиставшая талантами, но обладавшая сказочной красотой пери. Она столь пленила сердце любвеобильного Насируддина Хайдара, что он ввел ее в свой гарем под титулом Кудсии Махал и сделал любимой женой. Для бывшей таваиф построили дворец Кудси Манзил, о котором упоминает Сурур: "Когда же сердце его покорила Кудсия Махал, то повелитель райскую обитель для нее создал. Он построил столь йрекрасный дворец, что, воспылав к нему страстью, закружился небосвод". Влияние Кудсии Махал на короля беспокоило "европейское лобби" — брадобрея Дерусетта и мисс Уолтерс (она же — Мукаддара Ау-лия). В 1834 г. красавица скоропостижно скончалась от яда, всего на три года опередив супруга, которого постигла та же участь.

Миссис Мир Хасан Али упоминает, что главным ювелиром двора был брат и клеврет Кудсии Махал, Мир Гоухар. Поскольку профессия ювелира была кастовой, то, скорее всего, и Кудсия Махал принадлежала к мусульманской касте манихаров ~ профессиональных ювелиров. Чу-навали Хайдар, как следует из ее прозвища, вышла из касты чунапазов, занимавшихся обжигом и продажей извести. Женщины этой касты ~ чунавали, или чунапазни, часто становились куртизанками. Из касты ткачей-Зжуллхл происходила известная поэтесса Джаддан, которая в одном из своих стихов говорит:

"Отец мой, ты прядешь цветные нити. Дай мне их, чтоб опутать сердце друга”.

Прозвищем Хайдари (той, что любила играть с телескопом) было "Бхатхияри-е хусн" ("Хозяйка гостиницы красоты"), что указывает на ее связь с авадхской кастой бхатхияра. Наконец, Чоудхриян Хайдар-джан вела свой род от деревенского старосты или от старшины какого-то ремесленного цеха — чоудхри.

И все же в среде таваиф преобладали те, для кого древнейшая профессия являлась кастовой. Их собирательным названием было слово потури ("проститутка", "распутница"). К потури принадлежали уже упоминавшиеся чунавали, а также каячани (женщины ремесленной касты кончая, распространенной в Дели и Пенджабе) и нагорая, выдававшие себя за представительниц касты гуджаратских брахманов-ндеар.

Считается, что все они прибыли в Авадх с армией первого наваба Саа-дат-хана. Патури называли "царицами базара", имея в виду их продажность и корыстность. Алчность патури высмеивал в эпиграммах Инша, писавший:

"Чтоб подойти к патури, надобно уменье, Побольше денег и стыда поменьше.

Одной рукой она за шею обнимает, Другой — снимает с шеи ожерелье".

Большинство первых актрис придворного лакхнауского театра, живших в Перихане, принадлежали к сословию патури. Из них Ваджид Али-шах избрал себе любимую наложницу, Наваб Рахас Нагаран, составные части титула которой указывают и на жанр исполняемой ею драмы (рахас), и на ее кастовую принадлежность (нагаран), В своей поэме 'Титулы цариц" ("Хитабат-е махалат") король повествует об обитательницах собственного перенаселенного гарема и называет Наваб Рахас Нагаран "украшением сословия патури".

В отличие от затворниц, чье монотонное существование за пардой гарантировало спокойную и достойную старость, век таваиф был короток, а конец его — непредсказуем. "Для танцовщицы старость — сущий ад, — рассуждает Русва. — Взгляните на наших старух, которые ютятся в глухих закоулках Лакхнау. Расспросите их — почти все ответят, что они бывшие танцовщицы. Раньше, куда бы они ни шли, их провожало множество глаз, а теперь никто на них и не взглянет". Самые предприимчивые из таваиф к старости становились хозяйками "веселых" домов на Чоуке; другие, побогаче, жертвовали свое состояние какой-нибудь святыне и изо всех сил замаливали грехи; третьи, победнее, находили престарелых поклонников, и тогда говорилось, что такая таваиф "любовника на саване провела", т. е. ухитрилась взвалить на него груз своих погребальных расходов.

Мысль о смерти в нищете преследовала куртизанку всю жизнь. "Когда я стану старухой, кто справит мне саван? — думает актриса и содержанка из повести "Дилруба". — На поддержку какого-нибудь негодяя, старого сводника, и то вряд ли можно рассчитывать^ После смерти тетушки Мунги в Итаве за ее погребальными носилками по пути на кладбище раздавали корзины хлеба. Матушка говорила, что таков обычай нашего братства: хлеб раздают ради прощения грехов усопшей".

Аннексия феодальных княжеств и распад придворной культуры в конце XIX в., казалось, уничтожили институт таваиф. Однако в изменившемся виде он продолжал существовать. Поддержка угасающей профессии пришла из театра парсов, когда куртизанки, вернее, те из них, кто обладал голосом и сценическими данными, пополнили театральные антрепризы Дакки и Бомбея. Первоначально они исполняли как женские, так и мужские роли, а затем стали играть на сцене вместе с актерами-мужчинами, что вызывало особое возмущение ортодоксов.

Из театра дочери и внучки таваиф перекочевали в новый вид зрелищного