Рёв пламени. Академия. - Влад Латипов

чёрный обсидиан в глубине, будто бы смотрит на нас с каждой чешуйкой отдельно. Не броня — живой панцирь, реагирующий на взгляд, на дыхание, на мысль.

Когда она медленно ступает на поляну, никто не двигается. Даже Филин застыл, полуразвернутый, с мечом в руке, но не активированным. Его глаза широко распахнуты.

Она подходит ближе — и вдруг смотрит прямо на меня. Я чувствую, как внутри всё сжимается в ледяной ком. Не потому что страшно. Потому что её взгляд не должен существовать. Он — как ошибка мира.

Хозяйка Разлома делает ещё шаг, легко, почти изящно, и вдруг — останавливается. Она не нападает. Не рычит. Просто смотрит. Как будто считает. Как будто выбирает. Этот момент длится целую вечность, хотя на деле — пару секунд, может даже меньше.

А потом она поворачивает голову к Грому. И из ее открытой пасти раздается тот самый смех. Что резонируя отражается от всего до чего может дотянуться.

В этот момент из моей головы исчезли все мысли. Все, кроме одной.

Нам пиздец.

Глава 21

Николай

Хозяйка не двигалась. Просто стояла, чуть склонив голову вбок, будто прислушивалась. Или наслаждалась нашим страхом. Её шея, гибкая и змеевидная, медленно изгибалась, а чёрные глаза-сферы скользили по лицам.

А потом она исчезла.

Нет — не испарилась, не растворилась, просто сдвинулась так быстро, что глаз не успел зацепиться за движение. Удар. Всплеск воздуха. Гром не успел крикнуть, как Филин уже оказался на пути чудовища, и клинки пересеклись с её когтями. Металл звякнул, прошипел, но выдержал. Филин отлетел назад, проскользил по земле, чудом удержавшись на ногах.

— К бою! — рявкнул Гром, и всё понеслось вскачь.

Зверев и Воронов сорвались с места почти одновременно. Кленова уже стояла, левая ладонь светилась яркими разрядом, правая тянулась к браслету на запястье. Кто-то вскрикнул — кажется, Сапфирова — и пополз прочь, стараясь не мешать. Пожарская резко вскочила, шатаясь, схватилась за грудь и рухнула обратно, вновь теряя сознание.

Буревая не раздумывала. Лёд, хрустальный и острый, хлынул из её рук веером. Он ударил Хозяйку по спине, разлетелся в крошево, не оставив даже маленькой вмятины. Но её внимание на миг переключилось — и этого оказалось достаточно, чтобы Гром рванул вперёд.

Он не был быстрым. Он был точным. Один шаг, второй — и вот он уже в гуще боя, остриё его меча ныряет в промежуток между пластинами брони на ноге чудовища. Искры, хрип, движение — Хозяйка резко разворачивается и бьет хвостом, пытаясь снести всех разом.

Я пригнулся. Мимо меня пронеслась тень, за ней — крик. Павлинова. Удар пришёлся ей по ногам, и девушка отлетела назад, сбивая костёр. Ткань задымились.

Филин снова в бою. Он не орёт, не комментирует, просто действует. Он и Гром слажены, как шестерёнки: один отвлекает, второй бьёт. Но это не срабатывает. Хозяйка ведь не тупой зверь. Она думает и учится на ходу.

Каждое её движение — просчитано. Каждый разворот — с умыслом. Она проверяет нас. Изучает. Насколько далеко мы сможем зайти.

— Николай! — окликнула Кленова. Я обернулся, она метнулась ко мне, отталкивая кого-то с пути. — Ты можешь..?

— Да, — глухо ответил я, прежде чем услышать вопрос. Я уже знал, чего она хочет.

Сердце колотилось так, будто пыталось вырваться наружу. Амулет жёг сквозь ткань — не от жара, от чего-то иного. Я поднял ладони. Пламя от костра дернулось в мою сторону. Оно не просилось — оно жаждало.

Я вытянул руку, и огонь рванулся вперёд. Полоса света, узкая как клинок, ударила в бок Хозяйке. Она отшатнулась. Не от боли — от неожиданности. И в тот же миг Зверев, до того державшийся на периферии, направил на неё вспышку света. Она зарычала, по-настоящему.

— Ещё! — крикнул я, громче, чем собирался. — Разожгите всё, что можете!

Буревая первой поняла. Рванулась к потухшему костру, подожгла остатки пледа. Кленова метнула разряд в кусты — они вспыхнули, как бумага. Лисицин, скривившись от боли, окатил землю топливом, пропитывая ветки. Я поджёг их сразу же.

Огонь поднимался. Я чувствовал его. Он чувствовал меня.

Весь мир слился в одно целое. Я перестал быть Николаем. Я стал ветром, что раздувает пламя. Руками, что поднимают жар. Сердцем, что бьётся в унисон с каждой искрой. Глоткой, что ревёт с пламенем в один голос.

Я швырнул огонь в неё, затем снова и снова. С каждым ударом — больше ярости, больше жара. Огонь шипел, вспухал, искрился на её чешуе. Она уже не могла игнорировать меня.

И она повернулась. Теперь я был ее целью. Она пошла на меня.

Без спешки, с плавной уверенностью хищника, который знает — добыча уже не уйдёт. Каждый её шаг был тяжёлым, гулким. Под когтями трескалась выжженная земля, пламя съёживалось, когда она проходила рядом.

Я снова поднял руки. Всё, что было вокруг — костры, сухие кусты, факелы, даже горящая ткань на Павлиновой — я тянул к себе, впитывая до последнего. Огонь обвивал меня, как щит, как вторая кожа. Но он уже не пел. Он стонал.

— Не смей, — выдохнул я и вытолкнул вперёд очередной заряд.

Она уклонилась. Просто наклонилась вбок, как змея. Удар прошёл мимо, расплавив воздух. Я подался назад. Сердце билось в висках. Колени подкашивались. Я атаковал снова. Затем ещё и ещё. Наносил удары почти без остановки, стягивая к себе весь огонь, до которого мог дотянуться.

Сзади что-то мелькнуло — Буревая. Она снова метнула лёд, отвлекая внимание. Гром, раненый, в крови, едва держался на ногах, но всё равно бросился вперёд, прикрывая фланг. Филин обошёл сзади, пытаясь ударить по суставу лапы. Безуспешно.

— Кленова! — крикнул я. — Нужен ещё огонь! Любой!

— Всё! — прокричала она в ответ. — Всё что может уже горит!

Я почти сразу почувствовал это. Запасы закончились. Воздух гудел от жары, а вокруг — только пепел и чад. Моя стихия выдыхалась, как и я.

Хозяйка сделала последний шаг. Мы встретились взглядом. В ней не было ярости. Только любопытство. И решимость. Я знал, что не увернусь. Что ничем её не остановлю. Но я поднял ладонь. На всякий случай, вдруг это поможет?

Она занесла лапу для удара и уже готовилась раздавить меня.

Как вдруг раздался грохот.

Взрыв воздуха, как от мощного разряда. Сквозь гарь и дым прорвался ветер, хлестнув нас всех по щекам. Вспышка. И