Прорыв Линии Маннергейма - Артем Владимирович Драбкин

сугубо мужское дело. «А война кончится, и выйдешь ты замуж за того, кого полюбишь. Если этого не случится, то тогда назовешь меня обманщиком. А теперь плакать перестань, от этого морщинки раньше срока появятся, улыбнись и знай, что ты самая прекрасная и красивая девушка на всем белом свете и в его окрестностях». Она говорит: «Я тебя дай обниму, поцелую! Ты лучше всех!»

В самый вот этот момент (точно не мог на полчаса попозже) нашел нас командир отделения связи: «Командир всю роту поднял – ищут вас. Влетит тебе, Зойка, куда ты задевалась. А вас, лейтенант, замполит командира батальона и полковник из штаба армии тоже ищут. Идите к ним, а ты, Зойка, беги к Желобову, он тебе задаст». Я сказал: «Пойдем, Зоя, вместе. Ничего не бойся. Он тебя больше пальцем не тронет». К слову, в этот же день Желобова перевели замкомбата в другой батальон. А Зойка осталась. Я нашел армейского полковника. Меня ему представил наш замполит майор, не помню его фамилию: «Вот, – говорит, – наш герой – командир штурмовой группы. Он сам все вам расскажет».

Полковник спросил: «Что же он всей сотней один командовал? А остальные офицеры как действовали?» Тут я сообразил, что действительно приказ был, чтобы не меньше сотни участвовало в этом штурме. Чтобы не подвести наших командиров роты и батальона, а может быть, и выше, я сказал: «Вы прибыли к нам, наверное, для того, чтобы выявить отличившихся, подготовить на них материал для награждения. Так записывайте, что вам скажет командир штурмовой группы. Все действовали с полным напряжением сил, проявили смелость и умение. Особо отличились и их следует наградить: ефрейтор Михаил Трандин, ефрейтор Бохолдин. Они погибли, их наградить посмертно. Ранили снайпера Белоусова. Из остальных, кого не убило и не ранило, сержанта Романова, старшего сержанта помкомвзвода Гнутова, младшего сержанта Гусева, ефрейтора Толокина, солдата Мурзалимова, Ташалеева, Рахманкулина, Ильина, ефрейтора Непочатова. Если вы всех, кого я перечислил, наградите, то я буду считать, что я все, что мне положено, выполнил. А действовали мы так». И рассказал ему, как мы все это проделали.

Полковник после этого задал всего четыре вопроса:

1. Почему такие маленькие потери – два убитых и один раненый?

2. Каким образом удалось незамеченным противником преодолеть линию их обороны? Где в это время находился противник? В вашу версию я не могу поверить. Может быть, никого на этом участке тогда там не было?

3. Как действовали остальные офицеры? Почему никого из них не упомянули среди отличившихся бойцов? Какие у вас с ними отношения?

4. Как вы сами оцениваете проведенную операцию?

На все его вопросы я подробно ответил и, кстати, сказал, что этот штурм, а попросту преодоление линий обороны противника, провели мы блестяще. Если бы не спутали финских солдат с нашими солдатами, выскочившими из порохового дыма после перенесения огня, то и убитых не было бы. А все из-за чего: велели, чтобы у всех на пилотках были звездочки. Понаделали звездочек из консервных банок – звездочки получились золотистого цвета, как у финнов кокарды, вот и спутал солдат их с нашими, да еще закричал: «Смотрите, славяне!» Они не замечали, когда бежали, а он закричал, они и застрочили. Его соседа убили, и в мой автомат попали.

Я еще забыл включить к представлению на награждение ефрейтора Осадчего Павла Васильевича, а вообще давайте пройдем к солдатам и сержантам, они в 100 метрах отсюда. Полковник сказал, что ему все ясно с моих слов, к тому же сейчас он должен быть в 340-м батальоне. Я попросил полковника передать привет Шапиро, он, кстати, командовал своим батальоном или частью его, и мы действовали в одном и том же месте. Мы еще помогли им организовать оборону, правда, не там, где они занимали до отступления, чуть поближе и выше.

Еще поинтересовался полковник, что сейчас делают мои солдаты, пока я тут в лесочке с девицей шуры-муры кручу. «Искали вас целых полчаса всей ротой. Что ему объяснять? Я сказал, что это не просто девица, а воин-связист, как и другие девушки-воины роты», она вместе с нами участвовала во всех боях, не раз подвергалась смертельной опасности, поэтому ваши намеки неуместны и оскорбительны для нее. А по большому счету то, что девушки и женщины в армии, на фронте, – это наша вина. Коряво и неграмотно воюем. Бесцельно тратятся люди. Вот извели мужчин. Теперь вот женщинам приходится отдуваться. Мы их защитить должны, а не под пули посылать.

Полковник так и взвился: «Что вы себе позволяете! Ишь, что себе позволяет, умник какой нашелся! Забыли его спросить!» Все же последнее слово осталось за мной. Я сказал: «Придет время, спросят!» Я сам не знаю, что я имел в виду, но вот так и сказал. Не повезло мне на полковников: в течение суток один хотел расстрелять неизвестно за что, другой пришел собирать материал для составления наградных листов, а теперь решает, как со мной поступить – то ли передать в особый отдел или еще что. Особо разозлился на него за Зойку. Правда, через день я сам на нее страшно озлился. Она сказала, что они с девчонками написали жене моего солдата Трандина – отца шестерых детей, что он на фронте завел женщину, домой, наверное, не вернется. Написали, побаловались. От жены он получил ответ на это дурацкое письмо, как раз когда мы пришли на рубеж, с которого потом пришлось наступать. Был он всегда такой подвижный, а последний день все какой-то вялый был. Я тоже виноват, мне бы спросить, а я упустил. Иначе не взял бы с собой. Тоже и Бохолдин. Его только что передали от бронебойщиков. Я его и не знал хорошо. Написали ему из дома, что жена его вышла за другого. Это, к сожалению, так и было. Тоже не взял бы.

А Зойке так и не мог простить, как она ни просила прощения, ничего с собой поделать не мог. И переживал за нее: еще много было опасности, обстреливали на этом рубеже жутко. Никто еще блиндажей не соорудил, а мы в первую же ночь соорудили землянку в два наката. Своих солдат научил, а потом и всех нехитрому способу, как валить и разделывать бревна: при помощи разрывных пуль. Запилишь винтовочную пулю – для толстых стволов, автоматную (легче запиливать) – для более тонких стволов. С одной стороны выстрелишь, потом с другой – и дерево падает: разрывная пуля вырывает конус с углом при вершине 60–70 градусов. Два выстрела, и любой ствол перебивается. А запилить