Российский колокол №1-2 2021 - Коллектив авторов

Чтобы создать анекдотическую ситуацию, без которой ни юмористика, ни сатира не могут жить, Дмитрий Воронин всесторонне карнавализирует художественное пространство при помощи говорящих фамилий (большевик Чугункин из «Праведника»), гротеска, аллегории, а также масок с выраженной символикой карнавала – карикатурностью и клоунадой. В этом отношении показателен рассказ «Венецианская история». Главной декорацией театрализованного автором представления становится Венеция, а точнее, вид из окна расположенного на двести девятом этаже кабинета нефтяного магната. Свыше шестисот метров над городом неслучайны. Они символизируют ту пропасть, что разделила властителей мира и народ. Плевки из окна, в том числе и в сторону церкви, возомнившего себя хозяином жизни коротышки Луиджи и его жены подчёркивают эту пропасть, обусловленную духовной деградацией финансовых воротил мира.

А в финале автор срывает маски со своего «героя». И в роли Луиджи оказывается пациент питерской психбольницы Пашка, а происходящее – сценой его воображения.

Театрализация вообще основной приём писателя Воронина, особенно ярко продемонстрированный в «Миротворце», «Лосе». Порой она перерастает в фантасмагорию («Красная площадь», «Страшный сон») и даже в театр абсурда, который тем не менее реалистичен, как в «Жизни и похоронах бабы Насти». Сам процесс оскотинивания спивающихся героев упомянутого рассказа гиперболизированно преломляется в сцене похорон и поминок несчастной женщины в таком анекдоте, что и помыслить страшно и мерзостно. Однако и это правда, вызывающая жажду наведения порядка в несовершенном мироустройстве. Подобное устремление лежит и в основе рассказа «Каменный Клаус», где кара настигает юного нациста уже в престарелом возрасте.

Проза калининградского писателя представлена разнообразием тем, и в этом отношении её можно назвать сатирической летописью времени со множеством сцен, характеризующих духовное и нравственное состояние постсоветского общества в исторической перспективе. Показательны «работа» милиции в «Долгой дороге к дому», «служба» народных «слуг» в «Гумке» и на редкость изящно-ироничных «Параллельных мирах», а также действительное положение дел в школе («На Берлин») – с назначениями беспринципных директоров и их приспешников.

Та же «летопись» сообщает, что в нравственном сползании не отстают и низы. В качестве цветочков из сказочной присказки предстанет рассказ «Воры» об очередных Иванах без родства – наглых воришках, растаскивающих из полузаброшенных нищающих деревень последнее. А уж ягодками ужаснёт картина последнего духовного падения матери из рассказа «Товар», продающей для развлечений четырнадцати-, а затем и двенадцатилетнюю дочь сластолюбивым бандитам. И мне понятен праведный гнев писателя, «убивающего» всех негодяев в устроенном старшей дочкой пожаре. Вот он, яркий пример любителям либеральной толерантности, почему нельзя поступаться устоявшимися в тысячелетиях общественными принципами: сластолюбие ненасытно и в своей жажде новых утех рано или поздно переходит границу, защищающую другое «я».

Мало кто знает подлинную изнанку жизни бомжей, а ведь любопытно. И эта тема проиллюстрирована в рассказе «Бич, названный бомжом». Один день из жизни бомжа по прозвищу Фотограф изобилует такими деталями, наличие которых вызывает уважение к писателю за хорошее знание темы.

Не прошла мимо автора и тема общественно-политических процессов, сотрясающих современную Украину. В рассказе «Честная служба» показана глубинная составляющая психологии националистического и антирусского движения. Диагноз пугающий: генетическая ненависть некоторой части западноукраинского населения.

Возвратимся к теме сравнения писателей. Аверченко лёгок и искристо-весел, слово Воронина более тяжёлое из-за обличительной интенции и врождённой мужицкой основательности. А всё потому, что, в отличие от классика, Дмитрий Павлович не стесняется предстать перед нами политичным. Вот как, к примеру, проявляется авторская позиция в изображении губернатора в «Последней охоте»: «Через двадцать минут раскрасневшийся от быстрой ходьбы и дорогого коньяка временный хозяин приличного куска российской земли в окружении своей разномастной свиты вошёл в летнюю беседку, площадью с хорошую танцплощадку». И пусть эти властители поплёвывают свысока на своих критиков, они не ведают, что песок времени засыплет их имена и их презрение, а презрение народа, и уж тем паче настоящего писателя, останется.

И совсем неожиданно звучат в иной тональности рассказы «Воздушный шарик» и «Одинокая парта». Первый являет собой деликатное педагогическое пособие родителям о преображающей силе любви. Подобным же воспитательным содержанием обладает и «Одинокая парта», но это уже страшный, трагический урок для каждого из нас – и взрослого, и ребёнка. Очищающий урок со-страдания и со-чувствования, потому что только через прохождение боли, вызывающей сопереживание, мы способны видеть в ближнем подобного себе. Исчезает боль – притупляется острота сопереживания, со-ощущения, и человек невольно черствеет. Она, эта боль, не давая огородиться от ближних коркой, способствует нашему совершенствованию. Одна из задач литературы в том и состоит, чтобы человек не покрывался такой плесневелой коркой.

И творчество Воронина встряхивает нас, тормошит, не позволяет остыть содержащейся в нас человечности. А его талант фантасмагориста, отстаивающего идеалы добра, даёт надежду на то, что и наше время способно оставить в литературе имя ещё одного достойного сатирического писателя.

Кулинарный экскурс в прозу Александра Пономарёва

В последние десятилетия общество утрачивает статичность жизненного уклада; всё большую волю в его развитии диктует мода, вышедшая за границы индустрии одежды и интерьера и проникшая во все области общественной деятельности, а главное – общественного сознания. Девяностые годы запомнились модой на отречение от всего, что связывалось с СССР. Слово «советский» трансформировалось в пренебрежительное «совок». С мазохистским наслаждением мы секли себя сами в этом своём отказе от социалистического прошлого, надеясь получить взамен процветающий капиталистический рай. Всё, что в нашем мироощущении связывалось с могуществом Советского Союза, подвергалось обструкции и разрушению (как в «Интернационале»: «Мы наш, мы новый мир построим») – наука, промышленность, сельское хозяйство, армия. И как следствие, восхищенная гордость за великую страну сменилась ощущением зыбкости.

И вот наконец вследствие укрепления геополитического положения России маятник качнулся в обратную сторону. Возвращение Крыма и достойные великой державы действия в Сирии возродили в обществе чувство гордости за нашу Родину. А вместе с тем возникла и потребность в создании «сирийской» прозы. Первая ласточка уже появилась – это повесть Александра Пономарёва «Прозрачное небо Сирии», рассказывающая о героизме и мужестве наших защитников, за которую автор получил Золотой диплом премии «Золотой витязь» за 2019 год.

Славянский фестиваль Николая Бурляева не впервой выделяет писателя. Ещё в 2016 году другая его повесть – «Охота на призрака» – попала в короткий список победителей. Вот с неё да нескольких рассказов северо-кавказской темы и хочется начать обзор военной прозы Александра Пономарёва – как со ступеньки, предшествующей появлению книги «Прозрачное небо Сирии».

«Охота на призрака» – типичный образец военно-приключенческого жанра с замечательно – как постепенно поспевающее вино – выстроенной интригой. Неизвестный снайпер начинает отстреливать омоновцев. Капитан Старков