Лаврентий Берия. История, написанная кровью - Леонид Михайлович Млечин

«Весной 1940 года Берия приказал мне вызвать мою машину и подать её к 1 подъезду НКВД, — вспоминал Гульст. — В машину сели Берия, его шофер Борис Сергеев и я. Берия приказал ехать на дачу Литвинова, она была в тридцати километрах от Москвы. Дачу Литвинова я показал Берия, он предложил ехать обратно. Когда мы отъехали километров пять, на крутом повороте Берия вылез из машины и сказал мне, что надо подготовить диверсионный акт против Литвинова.

Берия обследовал место и наметил следующий план: когда машина Литвинова будет возвращаться из города на дачу, из-за поворота ему навстречу должна была выйти грузовая автомашина, за рулем которой должен был сидеть я, а в помощь мне придается Сергеев. Обстановка местности, рельеф её не позволяли уйти легковой машине из-под удара грузовой автомашины, которая должна была развить предельную скорость и врезаться в легковую машину.

Необходимость такого диверсионного акта Берия мотивировал полученным якобы указанием от одного из руководителей партии и правительства. Через несколько дней Берия меня вызвал вторично и сообщил, что необходимость диверсионного акта отпала, и приказал молчать и никому не говорить о его задании».

Сталин, надо понимать, не разрешил трогать Максима Максимовича — одна из странностей, которую трудно объяснить. Считается, что Сталин не хотел этого делать, дабы не усиливать отрицательного отношения к Советскому Союзу, поскольку Литвинов был известен в мире и авторитетен. Вряд ли это реальное объяснение. Исчезали куда более авторитетные политики. Видимо, все-таки было что-то личное в отношении Сталина к Литвинову. В 1941 году вождь вернул его в наркомат иностранных дел — заместителем Молотова и отправил послом в Вашингтон.

А Владимира Деканозова отправили в Берлин полпредом. На правах бывшего начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД опекал берлинскую резидентуру внешней разведки, сильно пострадавшую от большого террора. В 1938 году в берлинской резидентуре было всего три оперативных работника. На следующий год остались двое. Один из них не говорил по-немецки.

Москва запретила им встречаться с агентурой, поскольку ее вербовали «разоблаченные враги народа». Один из лучших советских агентов в нацистской Германии Арвид Харнак, обладавший уникальными источниками информации, больше года напрасно ждал связного, чтобы передать ему собранные сведения. Берлинская резидентура советской внешней разведки начала восстанавливаться только в 1939 году.

Берия назначил руководителем резидентуры в Берлине не имевшего разведывательного опыта Амаяка Захаровича Кобулова — младшего брата Богдана Кобулова, своего ближайшего соратника.

Иногда Амаяк Захарович не мог совладать со своим темпераментом. Поссорился с заместителем торгового представителя в Берлине Георгием Петровичем Будяковым, который до командировки в Германию возглавлял Станкопром.

«Он меня оскорбил в самой циничной форме, — оправдывался Кобулов, — выругал меня по матери, я не выдержал и дал ему пощечину. Я тогда же признал эту глупость, был крепко выруган Берия, наказан по партийной линии. Вспоминая об этом, и сейчас краснеют у меня белки глаз».

По словам работавшего тогда в берлинском полпредстве Валентина Бережкова, если старший Кобулов был отталкивающе уродливым, низеньким, толстым, то Амаяк был высоким, стройным, красивым, с усиками, обходительным и обаятельным, душой общества и прекрасным тамадой.

Но этим достоинства Амаяка Захаровича исчерпывались. Ни немецкого языка, ни ситуации в Германии резидент Кобулов, начинавший трудовую деятельность кассиром-счетоводом в Боржоми, не знал.

Состав представительства в Берлине обновили. Майор госбезопасности Амаяк Захарович Кобулов занял должность советника полпредства, комкор Максим Алексеевич Пуркаев — военного атташе (в Великую Отечественную он станет генералом армии и будет командовать фронтами), совсем молодой дипломат (ему было двадцать четыре года) Владимир Николаевич Павлов — первого секретаря.

Шифротелеграмма секретаря ЦК КП(б) Грузии К.Н. Чарквиани И.В. Сталину о присвоении железной дороге имени Л.П. Берии. (Утверждено постановлением политбюро ЦК ВКП(б) от 11 декабря 1939 г.) 11 декабря 1939

Подлинник. Машинописный текст. Подписи — автографы И.В. Сталина, В.М. Молотова и К.Е. Ворошилова. [РГАСПИ. Ф. 17. Оп.163. Д. 1242. Л. 22, 23]

Владимир Павлов в марте 1939 года защитил дипломную работу на теплоэнергетическом факультете Московского энергетического института. Судьба молодого человека изменилась, когда его вызвали в ЦК, устроили экзамены по английскому и немецкому языкам, которые он знал с детства, и отправили на работу в наркомат иностранных дел. И сразу назначили помощником Молотова.

«Перед отъездом в Берлин нас принял Сталин, — вспоминал Владимир Павлов. — Осталось в памяти только одно. Сталин сказал, что к нам в Берлине, возможно, будут обращаться разного рода лица по вопросам деятельности находившейся на нелегальном положении компартии Германии. В таких случаях мы должны неизменно отвечать им, что советское полпредство не вмешивается во внутренние дела Германии».

Но летом 1940 года в полпредство пришла пожилая женщина, назвавшаяся Розой Тельман, женой Эрнста Тельмана.

Его, грузчика из Гамбурга, с открытым и простым лицом и огромными кулаками, по совету Москвы сделали руководителем компартии Германии, а он заставил коммунистов во всем подчиняться указаниям советского руководства. Главным врагом считались социал-демократы, поэтому компартия не сделала все необходимое для того, чтобы противостоять нацистам… Эрнста Тельмана арестовали почти сразу после прихода Адольфа Гитлера к власти в 1933 году. Вслед за ним схватили тысячи активистов партии. В течение двух месяцев компартия была разгромлена.

Жену Тельмана в полпредстве принял Амаяк Кобулов. Поскольку немецкого он не знал, то переводил Павлов.

Владимир Павлов:

«Со слезами на глазах она поведала нам о своей горестной жизни, о том, что она полностью лишена средств к существованию, и просила оказать ей возможную материальную помощь.

Услышали мы от нее и об Эрнсте Тельмане, заключенном в тюрьму в Ганновере. Она передала нам несколько его писем, в одном из которых, как я сейчас помню, Эрнст Тельман, несмотря на полную изоляцию от внешнего мира, давал поразительно верную марксистскую оценку советско-германскому пакту о ненападении…

Встреча с Розой Тельман нас очень взволновала. Но мы не знали, как помочь ей материально. Мы были поставлены в тупик ее просьбой… Мы не могли ничего определенного обещать Розе Тельман. Она ушла от нас очень огорченной.

Было решено срочно отправить в Москву шифровку с сообщением о встрече с Розой Тельман и ее просьбе. Из Москвы была получена телеграмма с указанием вручить Розе Тельман определенную сумму денег».

Амаяк Кобулов вспоминал эту историю иначе:

«Я запросил НКВД СССР. Скоро я был вызван в Москву и был принят Сталиным, которому доложил подробно о всех обстоятельствах. Получив соответствующие указания, я по возвращении в Германию поехал в Гамбург (она проживала в Гамбурге), связался с ней и вручил указанную мне сумму в германских