Керины сказки - Кирилл Ситников

— Я тебя что просила у меня украсть?! — налетела деловая женщина на Лисовца.

— Ну не могу я хлеб-то! Это ж… ну… хлеб. Да не волнуйся ты — я и лопаты загнал, и колесо. Во, твоя доля. — Лисовец протянул мятую «сотню». — Хватит на дозу-то?

— Какую дозу?!

— Да ладно тебе. Я ж всё понимаю. Вы ж там в Москве все наркоманы… Даже правительство.

…Достоверно неизвестно, откуда Витенька прознал про их сговор, или просто чуйка сработала, но он нанёс ответный удар.

— В шкатулочке!.. Всю пенсию!!!.. Подчистую!! — хрипела мать. — Вале… Валерьянки! Ой, сердце…

Все 9 тыщ рублей быстро нашлись. Между сарафанами Медведской. Последним гвоздям в крышку гроба материнского доверия оказались слова пришедшего отца. Он увидел свою лопату у Трегубова, который купил её у Конокрада, который украл её у Левых, которая обменяла её на пол-литра у Лисовца. Который дал показания о преступном сговоре с наркоманкой-Медведской. Сарафаны с Коэльо отправились в чемодан, а мать напоследок первый раз в жизни не осенила её крестом.

— Я ещё вернусь, чмо хлебобулочное! — прошипела она Витеньке. — на бутерброды тебя…

— Мааааать! Она меня убить хочет! — завопил Витенька и улыбнулся.

…Весь следующий год Медведская обижалась. Потом позвонила матери, они долго плакали друг другу в трубку, поклялись в любви, и вот уже течение просёлочной дороги вновь принесло «Мазду» Медведской к родной калитке. Она бодро шагала к дому, когда её окликнул материнский голос.

— Аллочка приехала! Сюда, доченька!

Медведская оглянулась и округлила глаза так, что накладные ресницы чуть не пробили благородный лоб: у раскрытой хлебницы стояли её довольные родители. Медведская осторожно заглянула внутрь строения: знакомый ковёр, посуда в клетчатых баулах, впиханный наискось сервант, две раскладушки.

— Не поняла?

— Так это, доченька… Мы тут с Геной… На лето только… Такая погода, хорошо… Как дача.

— Папа?!

Отец сделал вид, будто он без ума от сложных фигур пилотажа пролетающего шмеля. Медведская бросилась в дом, где с порога превратилась в памятник самой себе: Витенька смотрел телевизор вместе со стройными близняшками Багетюк. Генерал Бородинский, кашляя тмином, выпивал на кухне, слушая длинные тосты Лаваша, крестя рот и чокаясь с портретом Сталина. В кровати громко плакали пирожки. Медведская пулей вылетела обратно, срикошетила о яблоню и снова очутилась перед матерью.

— Ты… ты напекла ему родственников?!

— Он же один, молодой, ему с нами не очень…

— Ты обалдела, мам?! Может, еще дом ему отпишешь?!

Мать присоединилась к отцу в восхищении «бочкой» шмеля.

— МА-АМ?!?!?!

— А? Так а… мы не вечные, ты в Москве… В сельсовете рассматривать долго будут, это ж как его — пренцендент… А нам и хлебницы хватит.

Медведская молча впрыгнула в «Мазду» и, преодолев звуковой барьер, унеслась в Москву. У неё уже родился план. Самый коварный план за всю её карьеру.

…Ровно через год она постучала в дверь родительской хлебницы.

— Любите Витенек?! Вот вам, блять, нормальный, адекватный Витенька! Самый что ни на есть витеньковый Витенька в мире!

И с этими словами она выкатила перед оторопелыми родителями коляску со спящим румяным карапузом.

— Родился 3.700! Отец — очень хороший какой-то человек! Приехали к вам на всё лето! Свежий воздух, витамин Дэ, бабушкины мимимишки!

— Ой, батюшки… — пролепетала мать. — Это ж… Счастье-то какое… Ну мы подвинемся, закатывай коляску-то… Вот Витенька порадуется…

— Нееееееет-нет-нет, есть проблема! У МОЕГО Витеньки аллергия на злаки! — Медведская демонстративно замахала фальшивой справкой, купленной на заправке. — Москва! Экология! Бич человечества! Что делать будем? А?

— Эээээ… — свежеиспечённая бабушка ненадолго встала в ступор. — Ну это… Тогда нельзя, конечно… Если тебе не с кем оставить… У вас же там в Москве мода… На нянь… Может, ты тогда вернись и… за недорого какую из села…

— Валентина. — оборвал бабку дед голосом, которым можно убить взрослого тиранозавра.

— А?..

— Я тебе щас въебу.

…Витенька с родственниками пушечным ядром нёсся по лесной тропе прочь.

— Витёк, хорош! — крикнул запыхавшийся Бородинский. — давно отстал уже этот старый придурок!

— Заткнись, не от него бежим! — огрызнулся Витенька. — Чёрт.

Витенька резко остановился — перед ним стоял Лисовец.

— Здарова, Витюнь! — произнёс он, хитро прищуриваясь и почёсывая рыжую бороду.

— И тебе не хворать. — буркнул хлеб.

— Это ты мудро придумал — с роднёй-то! Респектуха, как в столицах говорят.

— А чё было делать?! Девка два года намёки не понимала, вот я и решил… Импровизировать. Ты б хоть предупредил, что она невменько, на работе своей повёрнута!

— Щас все такие, Витюнь. Почти все.

— И что? Всё, ****ец?

— Это с какого?

— От Зайцевых ушёл, от Волковых ушёл, ща от Медведских. Грёбаное классическое трио.

Лисовец заложил руки за спину, неторопливо прохаживаясь туда-сюда и о чём-то думая.

— А знаешь, Витюнь… Я тут подумал. Ты за эти годы поднаторел. Команду вот хорошую собрал… А все эти тройки… Да пофигу. У нас тут до чёрта ещё зверских фамилий. Вот взять к примеру Барсуковых. Но там случай посложнее. Дочь в Канаде, врачиха какая-то плюс спасительница китов на всю голову. Раз в три-четыре года приезжает. Короче, мух ловить нельзя, надо сразу и быстро. Возьмёшься?

— Легенда та же? Редкостная мразь с рейдерскими замашками?

— А чо нет, если работает? Но скорректируетесь если чо по ходу дела. Готов?

— Давай. Возьмитесь за руки все.

— Вы все молодцы. Всему голова, правда.

— Ой, Лисовец, давай только без этих елейных речей, не люблю!

— До встречи. — Лисовец подмигнул, поплевал на пальцы и громко щёлкнул.

И Витенька исчез со всей своей роднёй. До следующего урожая.

ВЫГОДНЫЙ СПОСОБ ОПЛАТЫ

В 22:55 спальный район Города уже готовился ко сну, переваривая остатки серого скучного вторника. Жёлтые светофоры приветственно заподмигивали шляющейся Луне. Один за другим закрывались квадратные глаза одинаковых домов, увешанных зелёными крестами аптек, именами владелиц салонов красоты и наглухо прикрытых роллетами однокомнатных гастрономов. Но магазин ритуальных услуг «Наконец-то!» (ИП «Арутюнян») не сдавался: продавщица Харитонова, имея за плечами макдачно-евросетишное прошлое, до сих пор не выветрила из себя мерзкую дисциплину. Цифры «10.00–23.00» на чёрной табличке у входа были для неё такими же неизбежными и некорректируемыми, как годы жизни её клиентов на её же гранитной продукции.

Обложенная венками будто каменный юбиляр, Харитонова гипнотизировала часы. 22:58:00. Ровно через две минуты она закроет кассу, перепрыгнет из траурной униформы в нормальную чёрную одежду и унесётся на последнем (какая ирония) троллейбусе кормить себя и кота. Потом душ/сон/кот/сон/кот/сон/кот-кот-кот/среда. Очаровательный план, если не думать о весе, возрасте и суициде.

Но звякнул дверной колокольчик.

Харитонова еле успела выключить идущих фоном «Камеди вумен» и покрыться соучастием. В магазин зашла пара. Усатый, заправленный в