«Там, среди шумного моря, вьется Андреевский стяг…» Хрестоматия военного моряка - Коллектив авторов

и которой мы, проходя, взаимно возвращали свои выстрелы. В 3 часа мы положили якорь в назначенном месте и повернулись шпрингом вдоль борта неприятельского линейного корабля и двухдечного фрегата под турецким адмиральским флагом и еще одного фрегата. Открыли огонь с правого борта. Надобно тебе сказать, что «Гангут»[169] в дыму немного оттянул линию, потом заштилел и целым часом опоздал прийти на свое место. В это время мы выдерживали огонь шести судов и именно всех тех, которых должны были занять наши корабли.

О, любезный друг! Казалось, весь ад разверзся перед нами! Не было места, куда бы не сыпались книпели[170], ядра и картечь. И если бы турки не били нас очень много по рангоуту, а били все в корпус, то я смело уверен, что у нас не осталось бы и половины команды. Надо было драться истинно с особенным мужеством, чтоб выдержать весь этот огонь и разбить противников, стоящих вдоль правого нашего борта (в чем нам отдают справедливость наши союзники). Когда же «Гангут», «Иезекииль» и «Александр Невский» заняли свои места, тогда нам сделалось несравненно легче. Вскоре после сего пришел еще французский корабль «Бреславль», не нашедший в своей линии места, стал на якорь у нас под кормой и занял линейный корабль, совершенно уже оббитый нами. Тогда, повернувшись всем лагом к фрегатам, мы очень скоро их разбили. Они обрубили канаты, и их потащило к берегу, но вскоре один из них загорелся и был взорван на воздух, другой, будучи в совершенно оббитом состоянии, приткнулся к мели и ночью турками сожжен.

В 6 часов кончилось сражение совершенным истреблением всего турецкого и египетского флота. В продолжение сражения взорвано на воздух до 15 судов, не включая 7 брандеров. И я не понимаю, как ни одно судно из соединенного флота не сгорело во время сражения. До 6 судов было взято в плен. Остальные, будучи совершенно избиты, все рубили канаты, кидались на берег и там в продолжение ночи и следующего дня себя сжигали.

Ночь была ужаснее самого сражения. В беспрестанном ожидании новых нападений всю ночь стояли по пушкам, беспрерывно видели горящие и взрывающиеся на воздух суда так близко, что, стоя наверху, чувствуешь довольно сильный жар.

В 12 часов видим большое военное судно, идущее прямо на нас. Окликаем – не подает голосу. Мы сейчас догадались, что оно идет с тем, чтоб сцепиться с нами и зажечь себя. Но что делать? Ни одной не имеем целой шлюпки, которую могли послать абордировать его и потому отбуксировать. Он прошел нас и сцепился с «Гангутом», с которого вскочили на него, изрубили находившихся несколько человек турок, не успевших еще зажечь оного. Остальная половина ночи была гораздо покойнее.

На другой день турки, опасаясь, что мы будем брать в приз избитые нами суда, беспрестанно продолжали их жечь. Но адмиралы написали письмо к Ибрагим-паше, упомянув, что как эскадры союзных держав вошли в Наварин без неприятельских видов, но единственно, чтобы возобновить предложение, кои они поставили себе долгом привести в исполнение, то и не имеют намерения истреблять остальных судов турецкого флота, после того как получили столь полное удовлетворение за первый выстрел, который турки осмелились сделать по союзным флотам, и потому они извещают Ибрагим-пашу, турецких адмиралов и других начальников, что если одно ядро будет выпалено по какому-либо судну или шлюпке, принадлежащим союзному флоту, то они немедленно истребят все остальные турецкие суда, равно как и укрепления Наварина, и что всякое новое неприятельское действие они почтут настоящим объявлением войны со стороны Порты против союзных держав, но что, напротив того, если турецкие начальники, признав безрассудность открытия огня, ими учиненную, прекратят все неприятельские действия, то дружественные сношения, единственно ими нарушенные, снова возобновятся.

…Союзные эскадры оставались в Наварине до 13 октября, которого числа отправились в море, не претерпев более ни малейшего вреда.

О, любезный друг! Кровопролитнее и губительнее этого сражения едва ли когда флот имел. Сами англичане признаются, что ни при Абукире, ни при Трафальгаре ничего подобного не видали. Потерю турок полагают до 5 тысяч.

О, любезный друг, я до сих пор не знал цены нашему капитану[171]. Надо было на него смотреть во время сражения, с каким благоразумием, с каким хладнокровием он везде распоряжался. Но у меня не достанет слов описать все его похвальные дела, и я смело уверен, что русский флот не имел подобного капитана

(М.П. Лазарев: материалы по истории русского флота, т.1, с. 31–39)

Указ Николая I о награждении 12 флотского экипажа на корабле «Азов»

Обращая внимание на славные подвиги 12 флотского экипажа на корабле «Азов» в день 8 октября текущего года при истреблении соединенными эскадрами российской, английской и французской турецко-египетского флота у Наварина, всемилостивейше жалуем этому экипажу кормовой флаг со знамением св. великомученика Георгия в память достохвальных деяний начальников, мужества и неустрашимости офицеров и храбрости нижних чинов.

Флаг этот, препровождая при нем с принадлежащим к нему вымпелом, повелеваем, по прочтении этой грамоты пред всеми участвовавшими на корабле «Азов» в битве Наваринской, поднять эти знаки отличия по установлению и впредь поднимать на линейных кораблях 12 флотского экипажа, к коему пребываем императорской нашей милостью благосклонны.

17 декабря 1827 г.

НИКОЛАЙ

(М.П. Лазарев: материалы по истории русского флота, т.1, с. 334–335)

В.И. Мелихов. Подвиг «Меркурия»

Подвиг брига «Меркурий» под командованием Александра Николаевича Казарского вошел в летопись морской славы России. Многим современным исследователям кажется невероятным, что маленький 18-пушечный бриг смог отбиться от двух турецких линейных кораблей. Но тут следует иметь в виду, что турки, ободренные предшествующей бою сдачей в плен команды фрегата «Рафаил»[172], стремились и «Меркурий» принудить к спуску флага. Характер повреждения брига ясно об этом свидетельствует.

Но тут, как говорится, коса нашла на камень. Стрельба по парусам и такелажу с близкого расстояния не меньше, чем русскому кораблю, поставленному «в два огня», вредила и самим туркам. К тому же им приходилось считаться с тем, что доведенный до крайности экипаж был готов взорвать свой бриг; горящие обломки вполне могли подвергнуть той же участи и турецкие корабли. Так что после того, как их залпы в упор не произвели никакого впечатления на русского капитана и его геройскую команду, турки, скорее всего, предпочли не искушать судьбу. Нельзя исключать, что на них сильно подействовало такое несгибаемое мужество противника, а подвиги в то время умели ценить и уважать