История дьявола - Жеральд Мессадье

сделать вывод, что викинги не оказали сколько-нибудь заметного влияния на Центральную и Южную Европу... их культура вскоре смешалась с восточно-европейской и исчезла из Западной Европы»[282]. И все потому, что викинги не смогли противостоять мощным политическим режимам, в которых не последнюю роль играла церковь.

Конец кочевой жизни и воинственных набегов открыл дорогу злому духу; понадобилось всего каких-то тридцать пять веков, чтобы люди наконец оценили по достоинству мужество кельтов.

8

ГРЕЦИЯ, ИЛИ ИЗГНАННЫЙ ДЕМОКРАТИЕЙ ДЬЯВОЛ

Греция и досужие домыслы вокруг нее. Об иностранном происхождении греческих богов и их непристойном поведении. Олимп без дьявола. О бесцеремонности греков, проявляемой к своим богам, и стремлении к свободе. О суевериях. О неоднозначном отношении Платона к колдовству и религии. О том, как греки боролись со своими страхами. Дионисийские, элевсинские и орфические мистерии.

О демократии, защитившей Грецию от дьявола.

На первый взгляд, поиски дьявола в Греции лишены всякого смысла, ибо мы точно знаем, что нога злого духа никогда не ступала на землю Эллады. Откуда у нас такая уверенность? У людей, верящих в нечистую силу, всегда мрачные лица. Я сказал «у людей», хотя подразумевал произведения живописи, ощущая на себе устремленные из глубины веков скорбные взоры. Готическое, равно как и византийское, искусство донесло до нас облики неизлечимо больных людей с истощенными и морщинистыми лицами. «Улыбающийся ангел» из собора Нотр-Дам дю Реймс вовсе не похож на весельчака, а угрюмый лик Христа, взирающий на нас с иконостаса Собора Святой Софии в Стамбуле, отнюдь не свидетельствует о божественной радости.

Загадочная улыбка Джоконды, возродившая, возможно, немного лукавую и в то же время торжествующую улыбку греческих богов, пользовалась с момента появления на полотне художника неслыханной известностью, словно во искупление греха портретистов, опасавшихся до начала эпохи Возрождения изображать предающихся веселью людей и воспевать красоту человеческого тела. В глубокой древности, еще задолго до того, как греческое искусство приобрело восточную напыщенность, отличающую скульптурную группу «Лаокоон и его сыновья»[283] или мраморный с украшениями Пергамский алтарь, оно было словно озарено улыбками, что нашло свое выражение в гармонии архитектурных форм и росписях на вазах. Объяснение простое: боги еще не знали своего врага в лицо. Божий промысел торжествовал, а человечество пребывало в безмятежности. Или наоборот.

Итак, наши поиски не принесут результатов, но, может быть, все-таки дадут ответ на вопрос: что заставило нашего героя пренебречь этой прекрасной страной? Как случилось, что греки, жившие рядом с выдумавшими дьявола иранцами, избежали нечистой силы? И чем же таким особенным отличались их божества, то есть они сами, ибо люди создают богов по образу и подобию своему?

При упоминании греческих богов на память чаще всего приходят герои в легких одеждах, которые не вникали в дела земные, если только не возникало желания поссорить людей между собой. И речи не может идти ни о чем подобном в монотеизмах, где Бог неустанно следит недремлющим оком за каждым шагом человека в отдельности и поведением всех людей вместе; подтверждением тому служит история городов Содом и Гоморра, когда Господь пролил дождем серу и огонь.

На фоне монотеистических религий греческие боги выглядят едва ли не легкомысленными, если не сказать больше — нелепыми. Ни один из них не способен зажечь искру божью в душе верующего, к чему стремятся небожители монотеистических религий — Иегова, Господь или Аллах, чтобы божественный огонь превратил в пепел все чуждое в человеке, очистил от случайного и наносного и привел к озарению. И если пойти на поводу подобного врожденного заблуждения людей, часто усматривающих прогресс в преобразованиях, как отражении иллюзий о «смысле истории», то пришлось бы согласиться с тем, что монотеистическое представление о божественном более широко, глубоко, динамично и таинственно по сравнению с воззрениями греков о повелителе Олимпа Зевсе.

Все поиски дьявола или его прообраза в религиях Греции и Рима заранее обречены на провал, ибо, если бы в греческой мифологии оказалось какое-либо чудище, которое, на худой конец, могло занять место прародителя в родословной монотеистического дьявола, оно интересовало бы нас не больше сказочного змея из Арля, о котором упоминается в провансальских легендах. Общеизвестно: человек имеет таких врагов, каких заслуживает. И если бы это утверждение было в полной мере применимо к Древней Греции, то мы могли бы говорить об исключении из общего правила, а произведения искусства и памятники истории этой прекрасной страны годились бы разве только для запасников музеев.

Однако все обстоит иначе. И мировую историю невозможно представить без Греции, так же как, впрочем, и без Рима.

Греция, какой ее знают европейцы, начиная с эпохи Возрождения и особенно после великих открытий XVIII века, сделанных во время раскопок и привлекших внимание ученых к греческой цивилизации, представляет собой нечто большее, чем случайный эпизод в истории развития человечества, — Эллада стала для всех людей ареной борьбы свободной мысли со старой, отжившей идеей, которую насаждают монотеизмы: «Нет дьявола — нет бога!» И только победа в этом споре сможет окончательно покончить с предубеждением, что без дьявола человечество непременно обречено на безбожие.

В конце концов, это битва Тесея[284] с Минотавром, единственным греческим чудовищем, отдаленно напоминающим нашего дьявола своими рогами. Возможно, неслучайно Минотавр приходился сводным братом Ариадне[285], по странной и фатальной ассоциации женщины и чудовища. Изучать Грецию — это все равно что спускаться в лабиринт, где затаился Минотавр, а затем принимать участие в метафизической корриде, открывающей дорогу к морскому побережью, на котором колючий соленый ветер непременно развеет страшное воспоминание о мерзком дыхании, а пена смоет с тела кровь, слюну и пот чудовища.

Воздадим хвалу Греции за то, что она сумела предохраниться от дьявола.

Но какой Греции? Той, чье имя долгое время ассоциировалось со спекуляциями, заимствованными из теоретических выкладок ученых XVIII и XIX веков и основанными главным образом на результатах изучения «века Перикла»[286], продолжавшегося в действительности не более пятидесяти лет. Так, аттический период характерен для Эллады так же, как если бы век Людовика XIV давал представление о всей истории Франции. Греция отнюдь не мраморная глыба, высеченная одним махом гениальным скульптором, которую тотчас утащили