Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками. 1918—1924 - Ричард Эдгар Пайпс

территориях, принадлежавших до того Речи Посполитой (регионы эти стали известны под именем «черты оседлости»). Помимо этого еврейство причислили к мещанскому сословию, что вынуждало его жить исключительно за счет ремесленничества и торговли и делало недоступными занятие сельским хозяйством, гражданскую и военную службу. Материальное положение евреев, быстро обраставших огромными семьями и не имевших возможности выбраться за пределы маленьких городков (местечек) в черте оседлости, было тяжелым и ухудшалось день ото дня: многие начали бежать от трудностей и от начавшихся в 1881–1882 гг. погромов в Западную Европу и Америку. Некоторые смогли все же закрепиться в самой России, либо получив необходимое для этого образование, либо дав взятку в полиции; многие, особенно молодежь, занялись революционной деятельностью. Высшее чиновничество считало евреев самой опасной национальной группой — не только ввиду участия их в радикальных движениях, но также из-за противления ассимиляции, связей российской колонии с иудеями за рубежом и из-за распространения в их среде капиталистического предпринимательства, что, по мнению властей, могло дестабилизировать сельскохозяйственную экономику в стране.

Евреи сталкивались с враждебным отношением не только со стороны царских властей. В черте оседлости они сформировали социоэкономическую группу, главным признаком которой стало религиозное единство, заняв место среднего класса между католической и православной аристократией с одной стороны и православным крестьянством с другой. Культурно превосходя свое окружение, евреи, выделявшиеся уровнем образования (практически все мужчины среди них были грамотны), крепкими семейными связями и трезвым образом жизни, вызывали зависть, что подготовило почву для погромов периода гражданской войны.

Если не считать поляков, претендовавших на полный суверенитет и расширение своего государства за счет российских территорий, и, может быть, финнов, прочее нерусское население империи не доставляло царским властям особенных хлопот. То, что получило впоследствии название «национального вопроса», представляло в те годы скорее потенциальную, нежели реальную угрозу целостности империи в том смысле, что распространение массового просвещения и грамотности и секуляризация жизни вели в результате к повышению национального самосознания. Как правило, отношение властей к национальным меньшинствам находилось в обратно пропорциональной зависимости от уровня культурного развития последних: чем выше поднимался их уровень жизни и образования, тем опаснее они представлялись и тем более внимательного присмотра требовали.

Национальное сознание среди нерусского населения получило дополнительный стимул во время революции 1905 г. и последовавших за ней конституционных преобразований. В 1905–1906 гг. основные национальные группы собирали съезды, на которых выражали свои претензии и формулировали требования. Во время кампании по выборам в Государственную думу многие меньшинства выставляли собственных кандидатов. Часто они примыкали к русским партиям, обычно либеральным (кадетам) или к социалистам, но при этом у них сохранялась своя повестка дня и велись фракционные совещания. Значительное количество украинцев голосовало за Украинскую социал-революционную партию (УПСР) и за Украинскую социал-демократическую партию (УСПД). Мусульмане — члены Думы сформировали Мусульманский совет, включавшийся в разработку законодательных программ, имевших отношение к их избирателям. Имелись национальные партии, представлявшие армян (среди которых лидировала националистическая, Дашнакцутюн), евреев, азербайджанцев. Все эти партии и группировки (за исключением, как всегда, поляков) стремились расширить права представляемых ими народностей в пределах неделимой Российской империи; их лидеры были уверены, что наступление демократии и расширенное самоуправление в стране в целом само по себе удовлетворит их частные требования.

Принимая во внимание, какую исключительно важную роль предстояло сыграть национальному вопросу в революции и гражданской войне, кажется удивительным, насколько ничтожным вниманием он пользовался в России: даже активно принимавшие участие в политике интеллектуалы считали национализм и национальный вопрос проблемами маргинальными. Подобная установка явилась результатом сочетания определенных исторических и географических факторов. В отличие от европейских империй, образовавшихся только после формирования национальных государств, Российская империя складывалась одновременно с государством: исторически два эти процесса были в ней почти неразличимы. Кроме того, Россия — не морская держава, ее колонии явились территориальным продолжением ее собственных земель и не отделялись от нее океаном, как владения европейских государств. Это географическое обстоятельство делало затруднительным четкое разделение на метрополию и империю. В той мере, в какой большинство образованных русских вообще задумывалось над данной проблемой, они ожидали, что национальные меньшинства в России со временем ассимилируются, а страна их, подобно США, превратится в единую нацию. Для такой аналогии было мало оснований, поскольку Российская империя, в отличие от Штатов, население которых, за исключением вывезенных из Африки рабов и коренных индейцев, состояло из добровольных переселенцев, складывалась исторически из территорий, завоеванных с помощью оружия. Тем не менее установка эта глубоко укоренилась, что мы могли наблюдать на примере белых генералов, выражавших в данном случае общественное мнение.

Российские политические партии относились к национальному вопросу небрежно: ни одна не оказалась готова предвидеть возможный распад империи и национальную рознь. (Большевики после 1913 г. стали исключением из правила, но, как будет показано ниже, борьба их за право наций на самоопределение была не более чем тактической уловкой: Ленин тоже желал, чтобы империя продолжала существовать.) С точки зрения социалистических партий, любое проявление национализма являлось наследием капитализма, орудием, к которому прибегали «правящие классы», чтобы посеять рознь среди масс. Либералы считали, что демократизация и региональная автономия удовлетворят все законные требования национальных меньшинств. Правые партии хотели видеть Россию «единой и неделимой». Царское правительство, со своей стороны, проводило пагубную политику пренебрежения: оно сурово расправлялось с сепаратистскими движениями, особенно в среде поляков, но верило, что время работает на него и что в итоге все меньшинства, уступая политическому и экономическому превосходству России, растворятся в ней.

Политика эта могла быть оправдана только при условии, что положение в России оставалось бы относительно стабильным и правительство осуществляло эффективный контроль над жизнью страны.

* * *

В считанные дни после начала Февральской революции национальный вопрос встал чрезвычайно остро. Падение царизма дало разнообразным этническим группам возможность не только заявить свои претензии, но и настаивать на их немедленном удовлетворении. Требования, которые в населенных русскими районах принимали экономический, социальный или политический характер, в нерусских регионах сливались в форме национализма. Так, например, для кочевников — киргизов и казахов — отнявшие их пастбища русские поселенцы становились не классовыми, но национальными врагами. Для украинского крестьянина перспектива делиться полученной в 1917–1918 гг. землей с пришедшими с севера русскими тоже принимала вид национальной проблемы.

Первыми выступили украинцы, сформировавшие 4 марта 1917 г. в Киеве региональный совет, названный Центральной Радой. Поначалу умеренные в своих требованиях, лидеры украинских националистов становились все более радикальными по мере того, как слабло общероссийское правительство. 10 июня Рада издала манифест, названный в память о воззвании казачьих гетманов в семнадцатом веке «Универсалом», и в нем заявила о себе как о единственном органе, уполномоченном говорить от имени украинского народа: