Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками. 1918—1924 - Ричард Эдгар Пайпс

вернулся из плена{524}). К этим цифрам следует прибавить число потерь, понесенных при подавлении крестьянских восстаний, по некоторым оценкам — около четверти миллиона человек (см. ниже). В целом потери, понесенные Красной Армией в гражданской войне, составляли примерно три четверти от потерь, понесенных русской армией во время Первой мировой (оцениваемых в 1,3 млн человек). Потери белых подсчитать еще труднее: один российский демограф определяет их в 127 000{525}.

К потерям в бою следует прибавить жертвы эпидемий, а также умерших от недоедания, холода и самоубийц: по некоторым данным, эпидемии унесли около 2 млн жизней{526}. Известно также, что 91 % жертв гражданской войны составили гражданские лица{527}.

Боевые потери и потери мирного населения затронули в основном Великороссию, контролировавшуюся в течение гражданской войны большевиками. Территории, частично или полностью находившиеся под контролем белых (Северный Кавказ, степные районы Средней Азии, особенно Сибирь), испытали приток населения{528}.

Наконец, к потерям населения, которые понесла Россия в результате гражданской войны, следует прибавить тех, кто эмигрировал за рубеж; число их составляет от полутора до двух миллионов. Основная масса беженцев направилась в Германию и Францию, каждая из этих стран приняла по 400 000 человек. Примерно 100 000 человек нашли прибежище в Китае{529}.

Русская эмиграция отличалась от эмиграции времен французской революции. 51 % французских эмигрантов составляли представители низших слоев, 25 % — духовенство, 17 % — аристократия{530}. Большинство русских эмигрантов были чиновниками, представителями свободных профессий, купцами, интеллектуалами. Они составляли в свое время основу предреволюционной российской правящей европеизированной элиты. Кроме того, в то время как большинство французских эмигрантов вернулось впоследствии домой, русские этого не сделали: за небольшими исключениями, они оканчивали дни за рубежом. Их потомство ассимилировалось. Для России поэтому эмиграция стала невосполнимой утратой.

Российская эмиграция вывезла с собой политические убеждения и разногласия. Монархисты тяготели в сторону Германии, где налаживали связи с нарождающимся национал-социалистическим движением и вносили в него антикоммунистические настроения. В 1920 году во время русско-польской войны некоторые представители правой эмиграции стали просоветскими. С точки зрения лидера этого направления Н.В.Устрялова, восстановление России как «могучего и целостного» государства являлось высшим приоритетом: в той мере, в какой большевики, несмотря на все их грехи, стали носителями русской государственности, они должны были рассчитывать на поддержку всех русских, и долг эмигрантов был вернуться назад и помочь им переделать страну. Ленин отнесся к этому движению, известному под названием «Смена вех», как к небесполезному и оказал ему финансовую поддержку. Устрялов и некоторые из его «национал-большевистских» последователей вернулись в Россию: их терпели недолго, большинство из них ждала насильственная смерть.

Эсеры и меньшевики пошли в эмиграции своим путем. Хотя и критически относясь к коммунизму, они отвергали возможность вооруженного противостояния на том знакомом уже основании, что оно послужит сплочению масс в поддержку режима, который, будучи предоставлен сам себе, уступит со временем место здоровым демократическим силам. Они уповали на естественную эволюцию коммунизма в сторону социализма и демократии.

Либералы пережили в эмиграции раскол. Милюков примкнул к социалистам, в то время как основная масса его соратников по партии желала продолжать в той или иной форме сопротивление коммунистическому режиму. Петр Струве, изолировавшийся ото всех политических течений, но национально-либеральный по убеждениям, призывал эмигрантов сосредоточиться на сохранении русской национальной культуры вплоть до того дня, когда родина станет свободной. Он не признавал за коммунизмом возможности эволюционировать: вследствие специфического взаимоотношения политики и экономики в Советской России, считал он, «эволюция большевизма будет условием и сигналом для революции против большевизма»{531}.

Ветераны русской белой армии держались в стороне от этих разногласий, хотя вследствие враждебного отношения социалистов и лево-либералов к их борьбе они приблизились к правым монархистам. Врангель обосновался в Югославии, где и умер в 1928 г. Деникин закончил свои дни в Соединенных Штатах.

Многие русские верили, подобно Струве, что основной задачей и национальной миссией диаспоры было поддержание русской культуры. При финансовой помощи чехословацкого и югославского правительств они развернули энергичную культурную деятельность, создавая университеты, школы, научные институты, издавая книги, журналы и газеты. В 1920 г. за рубежом появилось 138 новых газет на русском языке; только в Берлине выходило 58 русских ежедневных и периодических изданий{532}. Русские писатели, музыканты и художники, многие из которых пользовались мировой известностью, зачастую в невыносимо тяжелых условиях продолжали заниматься творчеством. На десятой годовщине большевистского переворота Владимир Набоков обратился к эмигрантскому сообществу как хранитель истинной России:

«Мы волна России, вышедшей из берегов, мы разлились по всему миру, — но наши скитания не всегда бывают унылы… и хотя нам кажется иногда, что блуждают по миру не одна, а тысяча тысяч России, подчас убогих и злобных, подчас враждующих между собой, — есть, однако, что-то связующее нас, какое-то общее стремление, общий дух, который поймет и оценит будущий историк.

И заодно мы празднуем десять лет свободы. Такой свободы, какую знаем мы, не знал, быть может, ни один народ. В той особенной России, которая невидимо нас окружает, живит и держит нас, пропитывает душу, окрашивает сны, — нет ни одного закона, кроме закона любви к ней, и нет власти, кроме нашей собственной совести. Мы о ней можем все сказать, все написать, скрывать нам нечего, и никакая цензура нам не ставит преграды. Мы свободные граждане нашей мечты»{533}.

ГЛАВА 3

КРАСНАЯ ИМПЕРИЯ

Первая в Российской империи перепись населения, проведенная в 1897 г., показала, что ее население (за исключением Великого княжества Финляндского) составляло 126 млн человек[80]. Численность русских при этом зависела от того, как было определено само понятие «русский». Царское правительство объединяло под этой категорией три группы славян, которые в двадцатом столетии были признаны отдельными народами: собственно русских, или «великороссов» (56 млн); украинцев, или «малороссов» (22 млн); и белорусов (6 млн). Вместе они составили две трети населения империи[81]. Если бы к украинцам и белорусам отнеслись тогда как к отдельным народам, русское (или, точнее, русскоязычное) население осталось бы в меньшинстве и составило 41,2 %. Именно для того, чтобы скрыть этот нелицеприятный факт, царский режим и подавлял с такой примерной жестокостью украинский национализм, вплоть до запрета издавать печатную продукцию на украинском языке.

Белорусы и большинство украинцев исповедовали общую с великороссами религию, а в те времена, когда конфессиональная принадлежность брала верх над национальной, это являлось определяющим фактором. В том, что касалось продвижения по гражданской и военной службе, царское правительство относилось к трем славянским православным