Фрэнк Синатра простудился и другие истории - Гэй Тализ

В результате он стал подрабатывать после уроков, чего как раз и добивался отец; старший Бонанно терпеть не мог праздности и часто повторял: «Лучший способ убить время – вусмерть уработаться». Билл работал лет с тринадцати, а в колледже стал торговать по ночам гамбургерами в придорожном ресторанчике, где познакомился с белокурой разведенной официанткой, которая приобщила его к сексуальной жизни.

До той поры его эротический опыт сводился к ласкам с такими девочками, как подружка из Сан-Антонио, или к поспешному семяизвержению в городскую проститутку, которая впервые соблазнила его в пустой будке киномеханика тусонского кинотеатра «Каталина». У него были возможности привести девочек в отчий дом, но он ни разу не воспользовался долгими отлучками родителей. В те времена он был, можно сказать, пуританином и не позволял себе осквернить чистое белье матери. Он даже не устраивал вечеринок, опасаясь, что кто-нибудь из друзей станет рыться в вещах отца.

Роман с разведенкой протекал в ее квартирке больше года, родители его ни о чем не знали. Хотя о женитьбе речь не заходила, но Билл считал себя вправе ревновать и пришел в бешенство, когда узнал, что она в его отсутствие встречалась с жокеем, приезжавшим в Аризону на скачки. Страх потерять первую настоящую любовницу, шок оттого, что она ему изменяет, привели его в ярость и отчаяние. Впервые в жизни он обнаружил в себе тягу к насилию.

Он вспомнил, как дождался ее в квартире, как увидел из окна, что она идет по тропинке к дому с двумя загорелыми, дорого, но безвкусно одетыми коротышками. Открывая дверь, она засмеялась над какой-то репликой одного из них. Билл шагнул вперед, нависнув над ними, и стал орать. Коротышка в ответ тоже заорал, и тогда Билл сгреб его в охапку, встряхнул и принялся со всей силы молотить об стенку. Девица завизжала, а второй жокей убежал.

Вскоре прибыла полиция и арестовала Билла за разбойное нападение. Но потом, видимо, благодаря вмешательству отца, дело было закрыто.

Окончание романа наложилось на гнетущий год в целом. Учеба шла плохо. Девушка из Сан-Антонио сообщила, что плотно встречается с футболистом из Техаса. У отца случился сердечный приступ, и он уехал поправлять здоровье в Ла-Хойю, курортный район Сан-Диего. Билл опять провел в одиночестве всю зиму, весну и даже один летний месяц.

Вторую часть лета он пробыл в лагере военной подготовки, ожидая призыва в армию. К лагерной муштре он приспособился легко, его даже повысили до сержанта-инструктора по строевой подготовке в элитном подразделении «Стрелков Першинга». На полигоне он показал себя отличным стрелком, как из винтовки, так и из пистолета, поскольку в интернате напрактиковался стрелять по мишеням, а с оружием вообще был накоротке с раннего детства, еще когда видел оттопыренные карманы мужчин, навещавших его отца. А уж в Аризоне, когда он туда переехал, оружие носили открыто и небрежно: и в автомобиле, и в седле, и ранчерос, и индейцы. Биллу порой казалось, что он на съемках вестерна, и это ощущение грело душу.

Нравилась ему и мода в этом штате: он быстро привык носить сапоги, брюки-клеш, галстуки-ленточки; отец тоже носил их в Аризоне, как и многие мужчины, надолго приезжавшие туда погостить, хотя толстякам в такой одежде было неудобно, и выглядели они смехотворно, когда над пряжкой ковбойского ремня нависало брюхо. И все же эти люди связаны неким братством с легендарными американскими ковбоями, думал Билл, находивший немало общего между историями о старом Диком Западе и рассказами о перестрелках конных мафиози среди холмов западной Сицилии, о которых ему рассказывали в детстве. Говорят, его бабка в Кастелламмаре тоже носила под юбками пистолет и была настоящей Мамашей Баркер[76], а сицилийцы из тех краев по сей день чтят память бандита Джулиано, главаря банды, раздававшей награбленное беднякам.

В западной Сицилии Джулиано считали героем, но в других местах вполне могли называть вором: все зависит от точки зрения, и то же самое можно сказать о жизни любого человека, о деятельности любой организации, о политике любого государства. Если Билл Бонанно и усвоил что-либо из мемуаров великих государственных деятелей и генералов, так то, что грань между добром и злом, моралью и пороком порой действительно очень тонка, а окончательный приговор выносят победители. Когда он отправился в военный лагерь, а потом на сборы армейского резерва, его вполне легально обучили технике убийства. Он уяснил, как пользоваться штыком, как стрелять из винтовки М1, как наводить прицел орудия в танке «Паттон». Он помнил наизусть воинский устав Соединенных Штатов, который, в принципе, мало чем отличался от кодекса мафии, ибо проповедовал честь, уважение к субординации и необходимость молчать на допросах. Доведись Биллу попасть на войну и убить несколько северокорейцев или китайских коммунистов, он стал бы героем. Но убей он одного из врагов отца в мафиозной войне, подоплекой которой была все та же смесь алчности и самодовольства, что подпитывает все войны великих государств, – и его могут посадить за убийство.

Нынче в ряды мафии вступило немало американских ветеранов Второй мировой; один прославленный пехотинец стал личным телохранителем Джозефа Бонанно. Этот ветеран носил металлическую пластину на лбу и много шрамов на теле, полученных в сражениях с немцами. Он воевал в Северной Африке, а также участвовал в операции союзников на Сицилии, где американские войска вербовали местных мафиози в разведку и в подрывные группы, действующие в тылу нацистов и фашистов. Многих из этих агентов после войны союзники наделили легальной властью, что задокументировано в разных книгах о мафии, которые читал Билл Бонанно; многие мафиози благодаря своим антифашистским настроениям и ненависти к Муссолини стали мэрами городов или членами региональных правительств. Во времена правления фашистов в Италии Муссолини объявил кампанию террора против мафии; подозреваемых в связях с организацией нередко пытали, а то и расстреливали без суда и следствия. Билл помнил, как радовались отец и его друзья, когда узнали, что Муссолини самого поймали и вздернули. Отца выдворили из Сицилии за участие в студенческих волнениях против фашистской политики, и в результате он поселился в Штатах. А иначе, может быть, остался бы на родине, и Билл думал, кем бы сейчас мог быть он сам, если бы родился и жил в Кастелламмаре. Возможно, жизнь его была бы лучше. Возможно, хуже.

Хотя поездка по Новой Англии вместе с Фрэнком Лабруццо и остальными была спокойной и бессобытийной, Билла поедом ела необъяснимая тревога. Как будто он забыл что-то, не выполнил обязательство, обманул чье-то доверие, не сделал чего-то, что отец мог бы ожидать.