журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1996 г. - Вячеслав Крапивин

class="p1">Удалову ясно было , что Минц не случайно повел его на свадьбу. Эта свадьба была связана с тайнами и ночными перемещениями войск в районе Гусляра. Поэтому он спросил напрямик:

— Лев, что вы решили с президентом?

— По моим расчетам через час все утрясется, — сказал Минц. — И если я прав, то все наши попытки воспользоваться путешествием во времени в интересах государства или человечества бессмысленны.

— Не понимаю.

— А вот дойдем до загса, поймешь.

Они дошли до государственного особняка без десяти двенадцать, чуть раньше новобрачных.

Вскоре появились и новобрачные. Галочка была в белом платье и очень хороша. Только бледная и синяки под глазами — видно возлюбленные спешили провести генеральную репетицию любви. Жених немного пошатывался. За ним шел кудрявый редактор „Гуслярского знамени" Малюжкин, который и отправил Стендаля в счастливую командировку, а также секретарша редакции Эльвира, которая с трудом сдерживала слезы и желание растерзать заморскую невесту.

Вдруг с другой стороны переулка появилась иная процессия.

Шел бритый парень, его рыжая подружка из будущего, их мамаша, отец, друзья, только не было, естественно, родителей невесты. За ними медленно следовал слон с нарисованными на боках белилами двумя обручальными кольцами.

Послышался рев мотора. Обогнав процессию, приехал Николай Гаврилов, бывший подросток из дома шестнадцать. Он привез свою невесту на мотоцикле. За мотоциклом бежала мать Гаврилова, которая была недовольна очередным браком сына, потому что после очередного развода приходилось оставлять бывшей жене одну из комнат или покупать кооператив. Из-за этого Гавриловы жили в постоянной бедности.

Итак, к двенадцати часам накопилось три пары.

Если кроме Удалова и Минца (не говоря о женихах) кто-то и знал, что эти невесты вовсе не люди, а надувной синтетический товар из будущего, никто и виду не подавал.

К загсу подошла Мария Тихоновна, яркая блондинка неопределенного возраста, разговорчивая и доброжелательная.

— Ого! — воскликнула она. — У нас большой день! Полна горница людей!

Улица заполнялась народом. С обеих концов подтягивались зрители, привлеченные слухами и пересудами.

В толпе зевак Удалов увидел и президента Академии наук, переодетого цыганкой, а также двух его охранников, изображавших негритянскую правительственную делегацию.

Значит, все же подглядывают, хоть и затаились. Впрочем, так и надо.

Мария Тихоновна сняла замок с дверей, зашла первой, остальным велела ждать в приемной, а пока заполнять анкеты.

Все расселись за столы и принялись писать.

Правда, как выяснилось, невестам пришлось придумывать фамилии, но это сделали быстро и с шутками. Только мать Гаврилова плакала. То ли от предчувствия, что скоро придется снова разменивать квартиру, то ли огорчилась тем, что молодежь в шутку придумала невесте фамилию Рабинович.

Невесты заразительно смеялись. Галочка шутила, а у обеих Эльвир шутки не получались и они смеялись просто так.

Кого-то послали за шампанским, кто-то спохватился, что нет цветов и нарвали золотых шаров в саду у Савичей, за что заплатили крикливой Ванде в долларах и взяли ее в свидетельницы.

В помещение загса набилось человек тридцать.

Подошел торжественный момент, когда анкеты сданы, взносы уплачены, в зале наступает момент тишины и даже перешептывания смолкают.

Три пары стояли перед столом регистраторши Марии Тихоновны.

Часы показывали без минуты час.

— Сегодня выдающийся день в жизни Великого Гусляра, граждане, — сказала Мария Тихоновна. — Сразу три очаровательные пары подошли к моему так называемому алтарю... — тут она смутилась, потому что в наши дни шутки с религией вряд ли уместны, и добавила: — хотя я надеюсь, что после гражданской церемонии вы обвенчаетесь и церковным браком.

По душно набитому помещению пронеслось шуршание голосов согласных с ней гостей и новобрачных.

— Но закон есть закон! — продолжала Мария Тихоновна. — И я попрошу подходить ко мне пары по алфавиту. Первыми к столу подойдите Гаврилов с гражданкой Рабинович, и их свидетели.

Мать Гаврилова продолжала тихо плакать.

Но потянулась за свидетелями.

Профессор Минц вытащил видеокамеру и снимал церемонию. Камера была японская, маленькая, но профессиональная. Точно такой же камерой снимал и президент Академии в образе цыганки. Только он стоял в другой точке зала.

Слон сунул хобот в открытое окно и затрубил „Свадебный марш“ Мендельсона. Никогда еще Удалову не приходилось слышать, как трубят слоны. Звук был утробным, но музыкальным. Все засмеялись, от души благодаря слона за участие в церемонии.

— По доброй ли воле вы вступаете в брак? — спросила Мария Тихоновна у Гаврилова и длинноногой красавицы.

— По доброй, — сказал Гаврилов.

— Ой, по доброй! — воскликнула красавица Рабинович. — Вы не представляете, вы просто не представляете, как он умеет меня любить!

В задних рядах кто-то хихикнул. Стало уже так душно, что хотелось скорее перейти в просторную церковь или за свадебный стол.

— Тогда я вас попрошу поставить свои подписи под этим документом, — попросила Мария Тихоновна, широко улыбаясь.

Гаврилов предоставил право сделать это своей невесте.

— А можно я сразу напишу — Гаврилова? — спросила та.

Часы над головой Марии Тихоновны, которые занимали теперь место часто сменявших друг дружку портретов разных государственных деятелей прошлого, пробили один раз.

И тут девушка Рабинович, такая красивая и воздушная, сказала:

— Ах, мне дурно... не надо...

И на глазах она стала съеживаться, уменьшаться, но не так как раньше, когда надувная девушка превращалась в мячик, а как-то более грустно и натуралистично — из нее словно и на самом деле выпускали воздух, оставляя лишь шкурку. А нет ничего более ничтожного и прискорбного, чем шкурка красивой девушки ростом в метр восемьдесят.

— Ты что, погоди! — закричал Гаврилов. — Да вы здесь все с ума посходили!

Расталкивая зрителей Минц рванулся к девушке, но не помогал, а только снимал эту трагедию на пленку.

— Мама! — закричал Гаврилов. — Верни мне невесту. Я люблю ее!

— Не надо было выбирать девушку с такой фамилией, — ответила мама, глядя в пол. Она была человеком старых реакционных взглядов.

Миша Стендаль, заподозрив неладное, вцепился в руку своей невесты и крикнул ей:

— Бежим отсюда!

— Куда бежать? — зарыдала невеста. — Мы с тобой жертвы гадкой политики!

И дрожащим пальчиком она показала на вторую длинноногую блондинку — невесту, которая покорно упала и превратилась в тряпочку с белыми волосами. Лишь ее туфли, купленные утром в Гусляре, да белое подвенечное платье, вытащенное из семейного шкафа, остались нетронутыми этим ужасным превращением.

Ноги бритого жениха подкосились и он упал на колени перед своей несбывшейся женой.

Этого и следовало ожидать, думал Удалов. Наверно